Мавритания
Шрифт:
зеленый китайский чай с добавлением мяты и большого количества сахара. Расходы на эту роскошь в обществе, где хозяйство продолжает оставаться почти полностью экономически независимым, составляют в бюджете мавра одну из самых высоких статей.
Разговор велся на языке хасания, которого я не понимала, поэтому все внимание могла уделить наблюдению за церемонней приготовления чая. Принесли круглый латунный поднос с высокими краями и на нем набор предметов, необходимых для приготовления напитка и чаепития. Посередине стояли три металлические коробочки, закрытые крышками. В самой большой лежал колотый сахар: мавры не хотят покупать никакой другой, только сахарные головы весом от двух до пяти килограммов. В двух меньших коробочках лежали лепестки зеленого китайского чая и свежая мята. Кочевники, которые живут в пустыне и не могут покупать мяту в садах ксаров,хранят сухую мяту. Кроме того, на подносе лежал изящный маленький молоточек для разбивания сахара. Рядом с коробочками распорядитель церемонии поставил стаканчики из очень толстого стекла размером с небольшую кофейную чашечку. Стаканчиков подается ровно столько, сколько людей собираются пить чай. В маленькой железной печке, которая стоят тут же и несколько напоминает плоскую вазу для фруктов на толстой ложке, тем временем раскалялись древесные угли. На них нагревался небольшой чайник изысканной формы. Все эти принадлежности, за исключением железных печек, привозятся из Марокко.
Когда вода закипела, мужчина, занимавшийся приготовлением чая, приступил к самой церемонии его заваривания и разливания. Он отмерил полный стаканчик сухих листьев чая и всыпал их в кипяток, затем еще минуту держал чайник на углях. Тем временем он достал из коробочки кусочек сахара, разбил его молотком, снял с огня чайник и положил в него сахар. Следующее действие состояло в наливании чая в стакан, при этом чайник находится на большой высоте, но струя жидкости попадает точно в стаканчик, не проливается ни капли. После того как стакан был наполнен, мужчина снова вылил его содержимое в чайник. То же самое проделали со вторым и третьим стаканами. Все эти манипуляции не только демонстрируют ловкость, но и помогают тщательно растворить сахар.
Беседа смолкла. Теперь уже не только я, но и все собравшиеся внимательно следили за каждым движением руководителя чайной церемонии, что побуждало его к еще более торжественным жестам. В сосредоточенном молчании зрителей угадывалось одобрение мастерству нашего «чаевара» и ожидание момента, когда наконец можно будет смочить губы превосходной жидкостью. Все это больше походило на какой-то магический обряд, на приготовление к ритуальному торжеству, нежели на обычные хлопоты на кухне.
Наконец мужчина налил немного жидкости в один стакан и попробовал. На его лице отразилось выражение неудовлетворенности — чай еще не достиг вкуса, которого бы ему хотелось. Он добавил щепотку чайных листьев, маленький кусочек сахара и снова поставил чайник на угли. Процедура повторилась. Только после третьего раза наш требовательный «чаевар» счел напиток достаточно крепким, ароматным и сладким. На этот раз все стаканы были наполнены из чайника, который находился приблизительно в метре над ними. При этом ни одной капли не было пролито на поднос, а на поверхности чая образовалась аппетитная пенка. Мы потянулись за стаканами. Все пили медленно, чинно, в тишине было слышно старательное прихлебывание. И я не отставала от всех. Сам процесс питья, хотя и искусственно затянутый, длится недолго. Опорожненные стаканы мы составили на поднос под аккомпанемент причмокивания.
Теперь распорядитель церемонии достал коробку со свежей зеленой мятой, положил ее в чайник, где еще оставалась заварка, и долил кипящей воды из жестяного котелка, который в это время грелся на углях. Чайник вновь был водружен на горящие угли. Когда он закипел, распространился ароматный запах заваренной мяты, и вся церемония с сахаром, переливанием и пробованием началась снова. Следует добавить, что после каждого чаепития стакан ставится на поднос и уже не возвращается к «хозяину». Во втором туре он получает стакан кого-нибудь из соседей, что, конечно, никого не смущает — понятие гигиены еще не проникло в глубь Сахары. Новичка это совместное чаепитие приводит в состояние шока, но этнология требует жертв!
Тот же самый чай заваривают три раза, и каждый раз он одинаково крепок, так же ароматен и сладок. Бедняки заваривают один и тот же чай четыре раза, но это считается признаком плохого тона, и при гостях они ни в коем случае не прибегают к такой экономии.
По окончании церемонии остатки чая с чаинками выливаются на поднос и в нем моются стаканы. Потом наш хозяин вытер их о край своего далеко не чистого бубу,и сухие стаканы отставил в сторону. Описанная здесь церемония неизменна. Где бы мы ни участвовали в чаепитии, на юге или севере страны, в ксареили в бруссе,всегда это происходило одинаково. Разница состояла лишь в количестве используемой заварки или сахара. Простые люди улучшали вкус чая добавлением сахара и заварки только один раз, состоятельные — два и даже три раза.
Зная местные привычки, мы запаслись сахарными головами и зеленым чаем, а в каждом оазисе подкупали свежую мяту. Приготовлением напитка вначале занимался Мамаду Бальде, затем Сиди Моктар. Они захватили с собой необходимые принадлежности для приготовления чая. Каждый раз, когда мы встречали по дороге кочевников, караваны или нас посещали во время стоянки в ксарах,самым большим удовольствием для Сиди Моктара было угощать гостей чаем.
В Шингетти хозяин дома, где мы остановились, рассказал нам историю последних семей бафуров, которые остались после агрессии воинов с севера и прожили среди них несколько веков. Сегодня в ксаренет ни одного человека из этого племени, по на кладбище находится могила последнего. Итак, мы посетили кладбище. Оно находится вдали от селения, по другую сторону батхи,безнадежно печальное и заброшенное. Нет ничего более удручающего, чем кладбища Мавритании. Единственные признаки могилы — это две необработанные каменные плиты, обозначающие могилу с двух сторон. Порой по краям могилы устанавливают еще несколько камней — и это все. Иногда, на более высокой плите, той, которая стоит в головах, нацарапано по-арабски имя умершего и стих из Корана, но неглубокие линии быстро забиваются песком. На большинстве могил плиты перевернуты, и вся территория кладбища производит впечатление каменных развалин. Среди всего этого хаоса растет одно или два чахлых деревца да со скучающим видом пасутся несколько худых коз.
Еще более заброшены могилы тех, кто умер или погиб во время кочевья или стычек в пустыне. Несколько раз мы встречали вдоль дорог одиноко торчавшие могильные камни, к которым никто не приходит, никто не проявляет интереса.
В этой стране, давно принявшей ислам, нет места христианской религии. Все попытки миссионерской деятельности оканчиваются здесь неудачей. Нет ни одного мавра-христианнна, и, хотя с колониальных времен в стране остались четыре католических прихода: в Нуакшоте, где находится резиденция епископа, в Росо, Атаре и Нуадибу, живущие здесь священнослужители осуществляют свою деятельность исключительно среди немногочисленных иностранцев. Сохранение этих приходов носит сугубо престижный характер, особенно там, где европейская колония сравнительно невелика.
Пo прибытии в Атар наш тамошний хозяин, мусульманин, настоятельно рекомендовал нам нанести визит местному священнику. Он заверил, что в городе ото важная особа и все значительные гости посещают его дом. Мы с интересом пошли в этот оазис Запада. Костел и дом приходского священника располагались на центральной площади, напротив резиденции администратора района. Они были построены из камня в мавританском колониальном стиле и ничем не выделялись, разве что чистотой вокруг зданий и подметенным, хотя и песчаным, как и вся улица, двориком. Священника не было дома. Нас принял черный повар, которому мы сообщили наши фамилии. Отсутствие священника было понятно. Раз в неделю в Атар прилетал самолет из Нуакшота, который вел единственный пилот-мавр, и все жители спешили на аэродром. Это было настоящее событие в жизни Атара — связь с европейской цивилизацией и вообще с миром, лежащим за пределами Сахары. Пилот вручал почту и газеты, от прибывших из столицы узнавались новости и сплетни, и всегда надеялись, что самолет доставит какую-нибудь интересную персону, с которой можно будет поговорить.
Через несколько часов после нашего визита в дом приходского священника прибежал уже знакомый нам повар и пригласил от имени хозяина на ужин. Нас приняли в столовой, иначе говоря, просто во дворе костела, окруженного арками. Над столом в саду был растянут кусок парусины, который днем предохранял от солнечных лучей, а ночью — от обильной росы. Хозяин, молодой, энергичный, с необыкновенно приятным лицом блондин в белой полумонашеской, полумавританской рясе, был гостеприимен, что типично для стран, где каждого европейца встречают как самого желанного гостя. Кроме нас здесь присутствовал французский офицер, которого священник «выловил» на аэродроме. Мы принялись за жаркое из верблюжьего мяса со свежим салатом, запивая все это приятным испанским вином.