Шрифт:
Глава первая,
написанная Колей Медведевым, который учится в Первомайской средней школе N 2 и в этом году оканчивает ее
Началась эта история
Между прочим, Нина до сих пор не вышла, и Ант тоже. Наша математичка снабдила их самыми трудными вариантами. Она любила оказывать доверие и говорить: «Каждому по его способностям».
Еще она любила и умела заставлять работать даже самых ленивых из нас. Недаром у Вовки Семиноса вид был такой, словно он только что вырвался из пекла. Само собой, Семинос еще и преувеличивал спою усталость. Отдышавшись, Вовка спросил у нас:
— Нинку ждете? Нинка сегодня за двоих трудится. Скоро не будет.
— Звонковой помогает? — спросил Ленчик Шагалов, которого всегда интересовало все, что касалось Нины. Ленчик при этом попытался отодвинуть Семиноса, чтоб заглянуть в класс.
Но Семинос стоял — прямо прирос к двери, и лицо у него уже было не озабоченным, а ухмыляющимся, как всегда.
— Почему Звонковой? — Семинос поднес это ухмыляющееся лицо вплотную к Ленчику. — Не Звонковой — Антонову помогает ваша Рыжова. Он записку через меня передал. В записке условия задачи и SOS.
Это не было, конечно, громом среди ясного неба, но звучало все же довольно неожиданно.
— А он ведь тоже на медаль надеялся, — вздохнул Марик Гинзбург.
— Что значит «тоже»?
— Он хотел сказать: «Как и Нинка», — объяснил Семинос. Голос у него при этом оставался вроде совсем безразличным, но Ленчик все равно подпрыгнул.
— Ты же знаешь, она о медали не думает. Ей медаль до лампочки.
— Сейчас, может, не думает, мысли Виктором заняты. А раньше думала. В этом году все снова думают…
— Кажется, ты тут был, когда она говорила, что все равно сначала пойдет на завод…
— Меня душит дикий смех. — Семинос даже отвернулся от Ленчика и покачал своей круглой головой. — Вроде ты не знаешь, как можно шпарить лозунгами. А поступит в институт безо всякой работы и тоже лозунгом себя утешит: «Каждому по способностям…»
Они стояли и препирались так. Семинос — лениво, а Ленчик — изо всех сил стараясь держать себя в руках. Ребята давно привыкли к тому, что Ленька кипятится, когда речь идет о Нине, и сейчас на него никто не обращал внимания. Кроме того, нам хотелось видеть, что делается в классе, и я только было подставил спину Марику Гинзбургу, чтобы он заглянул в незабеленное третье стекло, как вдруг раздался какой-то шум, кто-то крикнул:
— Медведь — встречный марш! Нинка работу сдает!
В нашем марше была, конечно, какая-то доля насмешки. Как-никак Нинка выходила чуть ли не последняя. Там, за дверями, оставались только Ант, Звонкова да еще несколько девочек, никогда не отличавшихся особой любовью к геометрии. Но, в общем, все были рады Нинкиному появлению и старались. Только она вышла с каким-то кислым видом и, прижав ладонь тыльной стороной ко лбу, сказала:
— Не надо, мальчики, голова ужасно болит.
— От двух вариантов? — Вовка Семинос подвинулся к ней почти вплотную.
— Почему «от двух»?
— Это я тебе записку от Анта передавал…
— И не выдержал — сунул нос? — Она опустила руку, и лицо ее стало насмешливым ничуть не меньше, чем Вовкино. Только это была другая насмешка. От такой насмешки нельзя было увернуться, нельзя было сделать вид, что ты ее не заметил.
Но так продолжалось недолго. Нинка опять рассеянно посмотрела на нас и сказала:
— Я не решила, мальчики.
Она сказала это совершенно отчетливо, но таких слов мы от нее никогда еще не слышали, и поэтому с первого раза их никто толком не понял.
Потом я посоветовал:
— Так еще не вечер. Вернись, сделай вид, что выходила воду пить. А то человек ни за грош пропадет.
— Я свой вариант не решила, мальчики. — Она подчеркнула слово «свой» и была какая-то потерянная.
Мы, конечно, не могли ни понять, ни одобрить этой капитуляции. У Леонида даже губы дрогнули не то от обиды, не то от огорчения.
— Свой? Что ж ты мне?.. Что же я?..
И тут Нина приняла такой вид, словно у двери собралось не пять мальчишек, в общем-то относящихся к ней хорошо, а какие-то недруги. И надо было тех недругов миновать, оставить далеко позади. Но Ленька стал ей поперек дороги:
— У тебя что, действительно невыносимо голова болит? Мы же вчера совершенно похожую решали.
Нина посмотрела на него, как на цыпочки встала:
— Не совершенно. Здесь было еще одно условие.
— «Условие, условие»! Эх, и надоумил же меня черт так рано выйти!
— А то бы? — Она спросила это с каким-то непереносимым, неизвестно откуда взявшимся превосходством.
А он был маленький и убитый. Он буркнул:
— А то бы решил твой вариант — и все разговоры.
— А Виктора вариант тоже?
— Мне не жалко…
— Может, еще вернемся? Мне Аннушка верит, не то кто Звонковой.
Было видно: никуда возвращаться она не собирается. Просто срывает зло. Но Ленька засуетился:
— Что бы такое придумать? А, ребята? А?
Тут она вырвала свою руку из Ленькиной, и прошла сквозь нас, и пошла по коридору. А потом мы могли еще любоваться, как она несет свою гордость по школьному двору, по улице. Очень занятное было кино…
— Больше всего злится, что не смогла Витьке помочь. Женщины страшно любят руку помощи нашему брату протягивать. Особенно если неравнодушные, — сказал Семинос, когда Нинка спрыгнула с крыльца.
Нинка подходила уже к калитке-вертушке. Локти у нее были прижаты к черному свитеру, голова откинута, и весь вид, хоть и со спины, был у нее такой независимый — спасу нет… Мы молчали. Потом Вовка развил дальше свои мысли:
— Этакий ангел-хранитель. Подойдет и осенит тебя крылом. С улыбкой ясной, почти по Лермонтову. Один, кто послабее, пуговицу пришьют, носки выстирают. Ну, а Рыжовой дай повыше: ей бы задачу для любимого человека решить. А тут, как назло, не сошлось с ответом.