Маяк
Шрифт:
– И у вас не было прозрений в работе? Не всегда же играть роль машины?
– Были, как и у всех, но светлые пятна в работе тотчас смываются рутиной и негласными правилами руководства. И это мешает. – Он многозначительно посмотрел на зеркальную гладь моря. – Но меня одно беспокоит, хотя нет, скорее интересует.
– И что же?
– Почему
– А бывало ли, что при первой встрече вы с человеком общаетесь так, словно знаете друг друга много лет? – спросил Гарри.
Следователь загадочно прищурился и вздохнул. Он явно не торопился с ответом. Гарри показалось, он затронул за живое Юрия.
– Эй, ребята, – крикнули мужчинам на причале.
Они обернулись. К ним приближался Матвей.
– Вас ждут к столу, есть разговор.
– А в чем дело? Я веду следствие, между прочим, – сказал Петров.
– Да, но смотрители спрашивают Гарри. Они впервые на маяке.
– Пойдемте, следователь, нас ждут. Вчера не успели познакомиться, – сказал Гарри.
День выдался солнечным, но резвый, холодный ветер гнал тучи с моря, прямиком на островок. Фридкин и Морской облачились в темные штаны и куртки. Расхаживали у входа и заулыбались, когда матрос, следователь и Гарри подошли к ним.
Весь оставшийся день Гарри показывал особенности маяка, рассказывал о свечах и только к вечеру все собрались в главной комнате. Поужинали, пообщались о том о сем, посмеялись. Хмурым оставался следователь. Он не сводил глаз с Гарри. Спать легли поздно. Разговорились, кто на каком маяке работал, о проблемах в стране и о многом другом. Гарри улыбался, поддерживал разговор, но все время оглядывался на окно. Словно пытался рассмотреть в нем гостя, гостя, который обещал вернуться, но так и не пришел.
– Я хочу знать, как распределялись обязанности между вами и Арни.
– Сейчас? – удивленно спросил Гарри.
Все остальные воззрились на следователя.
– Можно и завтра утром, – пояснил Петров, – если на сон грядущий у вас нет настроения.
Гарри промолчал, но и так стало ясно, что он не собирается рассказывать. Аркадий, Матвей и Геннадий переговаривались друг с другом, изредка поглядывая на следователя. Он держался в стороне, не отрывая взгляда от главного смотрителя.
Гарри помнил, как долго лежал в кровати и слушал заунывное пение ветра в закоулках маяка, не было ни одной щелочки для ветра, ни одной незнакомой щелочки, с каждой поздоровался, с каждой связана песнь ночи. И Гарри прислушивался к такому пению, дабы понять, что же происходило снаружи. Ему казалось, Арни где-то рядом.
Гарри не помнил, как уснул, но его разбудил шорох. Как странно. Один-единственный шорох. Понятно, в комнате, где мужчины почивали, было много разных звуков, но один выделялся, бил по перепонкам чужеродностью, безжизненностью для слуха человеческого. И дрожь пробегала по коже Гарри. Он осматривался: темно. Пока глаза привыкали к неестественной темноте, в голове ворочались мысли и наседали на него, давили, давили. Он приподнялся на локтях, и взгляд тотчас зацепился за силуэт у распахнутой двери. В прямоугольнике лунного света человек казался каким-то размытым пятном на листе бумаги. Ребёнок пролил воду на только что выведенный рисунок. Именно такое сравнение пришло в голову Гарри. Он еще раз осмотрелся: рядом посапывали Морской, Петров, матрос Матвей и Фридкин, у стены. Гарри встал с кровати. Человек стоял к нему спиной. Не шевелился. Когда Гарри шагнул к нему, он повернулся. Лица видно не было, но смотритель тут же понял, кто перед ним.
Конец ознакомительного фрагмента.