Маяковский без глянца
Шрифт:
Солнце говорило:
«Ты да я,нас, товарищ, двое!Пойдем, поэт,взорим,вспоему мира в сером хламе.Я буду солнце лить свое,а ты – свое,стихами».И вот в этот момент Маяковский уловил из зрительного зала слова Корнея Чуковского о прозаической мухе-цокотухе.
Маяковский помрачнел. Передал через
Чуковский, не читая, отложил ее в сторону и продолжал рассказ о мухе-цокотухе.
Маяковский, потеряв терпение, вышел па сцену и, подойдя к кафедре, на которой стоял Чуковский, рявкнул:
– Слазь! Довольно болтать! – Он поднажал плечом на кафедру, и Чуковский, смущенно скрестив руки на груди, поехал за кулисы.
Эффект получился комический. В зале раздался смех. Этим бы, вероятно, дело кончилось, если бы некоторая группа женщин не вступилась за Чуковского.
Среди публики, которой так восхищался Маяковский, имелась значительная прослойка чадолюбивых мамаш и бабушек. Они воспитывали своих детей на сказках Корнея Ивановича. Чуковский развлекал своими сказками не только детей, но и взрослых. Поклонницы его таланта, прочитав в афишах его фамилию, явились в Капеллу поприветствовать его. Сейчас они неистово кричали:
– Чуковского! Чуковского!
Маяковский иронически улыбнулся, пожал плечами и ушел со сцены.
Корней Иванович стоял в углу, схватившись за голову, и стонал:
– Что мне делать?
– Слышишь, Корней, тебя зовут, – сказал Маяковский. – Меня не хотят. Иди.
Корней Иванович начал было отказываться, отмахивался. Владимир Владимирович посадил его на ту же самую кафедру и покатил обратно на сцену. Чуковский, продолжая исполнять роль смиренного мученика, состроил жалкую мину. Эффект получился еще более комический. Зал грохнул от смеха. Смеялись даже те чадолюбивые мамаши, которые первоначально заступались за своего сказочника.
Василий Абгарович Катанян:
В 1929 году на Тверском бульваре был книжный базар. По обеим сторонам аллеи стояли киоски. В воскресенье – объявлено – в киосках будут торговать писатели. В воскресенье на бульваре «вавилоненье столпотворенское». Толпа в затылок друг другу, как в фойе театра.
Погуляв, Маяковский идет «торговать».
Вокруг киоска сразу непроходимая пробка. На киоске появляется надпись: «Здесь торгует В. Маяковский».
Маяковский шутит, зазывая покупателей. Торговля идет бойко. Продавая свои книги, Маяковский надписывает их, рисует собачек, восход солнца в горах, девушкам – сердце, пронзенное стрелой. Каждому лестно. Отпуская первый том своего собрания сочинений, он предупреждает, что должен сделать в нем одну поправку.
– Здесь на портрете я молодой и бритый. Теперь я с волосами, я вам их здесь пририсую…
Все книги Маяковского распроданы. Один молодой человек, протискавшись сквозь толпу, спрашивает «Историю западной литературы» Когана. Кругом засмеялись. Надо было знать отношение Маяковского к Когану… Но делать нечего – торговать так торговать.
– Есть у нас Коган? – спрашивает Маяковский продавца.
Тот достает с полки «Историю», а Маяковский, сдувая пыль, вежливо осведомляется:
– Вы не раздумали? Нет? Надпись сделать?
– Пожалуйста…
Маяковский вынимает стило и надписывает:
Смущеннои растроганновсучилбезумцуКогана.Наталья Александровна Брюханенко:
Все книжки он продает со своими автографами. На книжке Диккенса он зачеркивает «Чарльз Диккенс» и надписывает «Владимир Маяковский».
– Ведь так вам приятней? – спрашивает он, нарочито театральным жестом подавая ее покупателю.
Наталья Федоровна Рябова:
Положив незаметно для меня маленькую круглую конфетку в носик чайника, Владимир Владимирович попросил меня налить ему чаю. Конфетка звонко шлепнулась в стакан, как только я наклонила над ним чайник. Испугавшись, я чуть не выронила из рук и то и другое.
Хорошее отношение к лошадям
Людмила Владимировна Маяковская:
Детство Володи протекало в трудовой деревенской обстановке. Жили в лесничестве, в окружении грандиозной и разнообразной природы.
Дом всегда был полон птиц и животных: лошадь, множество собак, кошек. Объездчики, зная нашу любовь к зверям, приносили маленьких живых лис, белок, медвежат, джейранов (диких коз). Звери – любимые друзья Володи. <…>
Он любил крабов, которые расползались по всей квартире. <…>
С семи лет отец брал Володю с собой в объезд лесничества на лошади. Этого Володя ждал всегда с нетерпением.
Александра Алексеевна Маяковская:
Обычно с утра к дому подъезжали объездчики. Володя бежал им навстречу, они сажали его на лошадь, и он въезжал во двор.
Имриз часто доставлял ему это удовольствие: брал за уздечку лошадь, на которой сидел шестилетний Володя, и водил ее по двору, и таким образом выучил его ездить верхом на лошади. <…>
В окне комнаты (в Кутаисе. – Сост.), где занимался Володя, висела клетка с канарейкой. Володя с грустью посматривал на нее, так как до этого видел только свободно летающих птиц, поющих в лесу.
Василий Васильевич Каменский:
(В 1914 г. – Сост.) Маяковский <…> решил взяться за кино:
– Сам напишу сценарий, сам стану играть и приглашу сыграть вас за компанию. И вообще пора взяться нам за кино. Довольно ставить цыганские романсы «Пожалей же меня, дорогая», а просто «Мы», и никаких каминов с банкирами. Например: «Мы – в зверинце». Чорт возьми, что тут можно навернуть! Едем в зверинец и там устроим заседание со зверюгами.
И через полчаса мы уже фантазировали на весь зверинец:
– Мы и медведи! Мы и львы! Мы и носороги!
– Ну, ничего же не может быть более изумительного, чем зверюги, – ласково говорил Маяковский, угощая зверей и птиц разными лакомствами, – вот смотрите – кенгуру! Да ведь это же Витя Хлебников! Вот слон! Ведь это Бурлюк! Вот розовый пеликан! Ведь это же Вася Каменский, авиатор, рыбак! Вот вам жирафа! Да ведь это я!