Маяковский без глянца
Шрифт:
Лев Вениаминович Никулин:
Если он пьет вино, то может быть много, и притом не пьянеет, как южанин, кавказец, родившийся у виноградной лозы.
Софья Сергеевна Шамардина:
Когда появлялись деньги – то обязательно был рислинг и финики. При этом можно было не обедать – это не обязательно.
Вероника Витольдовна Полонская:
Пил он виноградные вина, любил шампанское. Водки не пил совсем. На Лубянке всегда были запасы вина, конфет, фруктов…
Павел
Маяковский на публике говорил: «Вино я всосал с молоком матери – родился среди виноградников и пил его, как дети пьют молоко».
Ведь сам-то Владимир Владимирович слыл знатоком винных дел. Зато уж в другую крайность он не впадал: водки не признавал, разве что изредка, за компанию или в торжественно-новогодние дни.
Юрий Карлович Олеша:
Маяковский пил мало, главным образом вино того сорта, которое теперь называется «Советским шампанским», а в те годы называлось шампанским «Абрау-Дюрсо». Когда я однажды крикнул официанту: «Шампанского!» – Маяковский сказал: «Ну, Юра, что это вы! Просто скажите „Абрау“!»
Хотя пил мало, но я слышал от него, что любит быть подвыпивши, под хмельком. Однако это никак не был пьющий человек. Помню вазы с крюшоном. Вот крюшон действительно пользовался его любовью, но это сладкая штука, скорее прохладительная, чем алкогольная, с апельсиновыми корками, с яблоками, как в компоте.
Валентин Петрович Катаев:
– Выпьем по этому случаю шампанского, – предложил я.
– Сколько раз я говорил вам, чтобы вы никогда не произносили этого глупого слова. Только выскочки и парвеню кричат на весь кабак: «Шампанского!» А всякий уважающий себя человек должен говорить «вино». А уж все окружающие должны сразу понять, что раз вы говорите: вино, то имеете в виду именно шампанское, а не что-нибудь другое. И в ресторане никогда не кричите: «Шампанского!» Заказывайте официанту вполголоса, но внушительно: «Будьте так добры, принесите мне вина». Он поймет. Уж будьте уверены. Принесет, что надо.
Чтобы не вызвать язвительной полуулыбки у Маяковского, который не переваривал «хлопанья пробок», хотя и вполне признавал волшебную звукопись «шипенье пенистых бокалов и пунша пламень голубой» и «вошел – и пробка в потолок», – я снял железную скобку, почти совсем бесшумно отвинтил пробку «абрау-дюрсо» и скромно налил в наши стаканы шипучее вино. Маяковский его только пригубил. Видно, не хотел пить. Он вообще пил немного, преимущественно легкое виноградное вино, в чем сказывалось его грузинское происхождение.
Водку совсем не признавал. С презрением говорил, что водку пьют лишь чеховские чиновники.
Павел Ильич Лавут:
Маяковский говорил не раз:
– Пища – вещь немаловажная, от нее зависит твоя работоспособность.
Он высмеивал тех, кто считал неудобным распространяться о таких «низменных материях», как пища и сон:
– Таких товарищей я расцениваю как аристократов в кавычках.
Елена Владимировна Семенова:
Иногда раздавался звонок: «Шашлык любите? Поехали на Арбат?» Там был такой грузинский подвальчик.
Мария Мейерова:
Все ели с аппетитом. Барашек издавал приятный запах, и Маяковский все же почувствовал, что голоден, наклонился <…> и взял с блюда кусок барашка. При этом он не переставал говорить дальше, очевидно, не замечая, что делает. Так он ходил вокруг стола, рассуждая, и, когда съел первый кусок, взял с блюда второй, третий – видно, ему понравилось. Только когда захотел вытереть руки и механически стал искать салфетку, он понял, что увлекся, и засмеялся. Мы тоже засмеялись, и всем стало еще веселее.
Наталья Федоровна Рябова (урожд. Самоненко; 1907–?), знакомая В. Маяковского:
К столу были поданы корнишоны. Маяковский набросился на корнишоны, и скоро все они были съедены. Я широко открытыми глазами, чуть не с отчаянием глядела на Маяковского. Вид великого русского поэта, поглощающего огурцы в таком невероятном количестве, казался мне оскорбительным. Еще хуже было то, что Владимир Владимирович, увидев мое удивление и поняв, к чему оно относится, растерялся и тоже почти с ужасом посмотрел на пустую вазочку. Слава богу, принесли сладкое, и инцидент разрешился сам собой.
Лили Юрьевна Брик:
Кельнер, не выказывая удивления, подавал ему на сладкое пять порций дыни или компота, которые дома в сытые, конечно, времена Маяковский привык есть в неограниченном количестве. В первый раз, когда мы пришли к Хорхеру и каждый заказал себе после обеда какой-нибудь десерт, Маяковский произнес: «Их фюнф порцьон мелоне и фюнф порцьон компот. Их бин эйн руссишер дихтер, бекант им руссишем ланд, мне меньше нельзя».
Павел Ильич Лавут:
Соблюдать предписанную врачом диету оказалось здесь нелегким делом. Владимир Владимирович решил ограничиться своим любимым блюдом – компотом. Он пригласил официанта и попросил, невзирая на февраль, добыть свежих фруктов.
– За любые деньги, но сделайте компот. И обязательно много, чтобы вышла большая миска.
Обычная порция компота стоила в ресторане 20–30 копеек. Он же вручил официанту невероятную, по тем временам, сумму – 20 рублей. Компот был сварен.
– Надеюсь, что вы не дадите мне лопнуть и осушите вместо со мной это море компота, – обратился ко мне Владимир Владимирович, увидя огромную миску.
Он заставил присоединиться к нам и медицинскую сестру. Но и с нашей активной помощью «компотное море» просуществовало целых три дня.
Людмила Владимировна Маяковская:
В августе 1918 года, собираясь приехать в Москву, Володя в письме Оле писал: «Остановлюсь я скорее всего у Вас, думаю, Вы не запротестуете. Если захотите меня привести в умиление – сделайте в мою честь вареники с вишнями. Расходы возмещу первым же заработком. Пока у меня все в будущем.