Маятник Смерти. «Оборотни» Спецназа
Шрифт:
— Какие там продукты?! Своим живем, хозяйства почти у всех есть. А одёжа… Ну, подвозят иногда. А «бытовая техника» это чего? Телевизоры, что ли?
— Ну да, телики там, магнитофоны.
— Не, за этим надо заранее на очереди стоять. Или по спецталонам в области брать, иначе не получится.
— А власти как? Менты, гэбэ… Серьезное дело?
Помолчав несколько секунд, Виталий неожиданно глянул на меня с неподдельным интересом — с по-настоящему неподдельным интересом:
— Ну и вопросики у вас… Да кто ж вы такие,
— Как тебе сказать, — вполне искренне пожал я плечами. — Если совру — не поверишь, а скажу правду — не поверишь тем более. Да и не поймешь, боюсь…
Водила обиженно насупился, позабыв на время даже про свой былой страх.
— Не дурнее других! Думаешь, если шофер, если баранку день-деньской кручу, — так сразу и не пойму, что ли?
— Да при чем тут это? — Я бросил быстрый взгляд на Серегу, с интересом прислушивающегося к нашему разговору. — Просто… Просто, понимаешь, мы не отсюда. Вообще не отсюда, не из этого мира, в смысле!
— Ага, вы с Луны свалились, — как и ожидалось, не поверил он. — Ладно, хрен с вами! А власти… Да нормально все, в первые годы хуже было, а счас ничего. Главное — не нарываться: сиди себе тихонько, сопи в две дырочки, работай…
— А в первые годы — это когда? — Почувствовав, что разговор снова свернул в нужном нам направлении, переспросил молчавший до того капитан.
— Ну… лет пятнадцать назад, когда эта, как ее — «перестройка» — закончилась.
Ага, вот это уже поинтересней!
— А как она закончилась-то?
Вопрос поставил Виталия в тупик — примерно как и тех ментов на дороге.
— Ну-у-у… — не на шутку задумался он, мучительно припоминая известные ему подробности. — Так и закончилась! Вроде указ какой-то вышел и генсек тогдашний, Горбано… Горбачев с поста по здоровью ушел — вот так вроде и закончилась.
— А народ? — вспомнив нашу с капитаном ночную беседу в поезде, спросил я, — Сильно бузил? Волнения какие были?
— Да какие волнения! Хотя, хрен его знает… У нас-то тихо было, а в столице, люди говорили, вроде бы и военное положение вводили. Газеты-то ничего об этом не писали, да и не было тогда газет. А по телику одни старые фильмы крутили и музыку дурацкую! Симфоническую, в смысле…
— А потом?
Виталий неожиданно мрачно усмехнулся:
— А потом жрать нечего стало, в городах особенно. Этот… «экономический кризис» получился, в результате ошибочных решений некоторых радикально настроенных политиков! — Последняя фраза, явно запомнившаяся ему из лекции на каком-нибудь местном партсобрании, была произнесена с особым удовольствием.
— И что?
— Ну и все! — Водила с завистью взглянул на прикуриваемую мной сигарету.
Я протянул ему пачку и щелкнул зажигалкой:
— А… странного тогда ничего не было? Ну, необычного, что ли, необъяснимого?
Вопроса он, похоже, совсем не понял, но на всякий случай старательно наморщил лоб:
— Да вроде нет… А что значит «странного»? Это в каком смысле? — Виталий поочередно посмотрел на нас с капитаном, видимо, не зная, кому адресовать вопрос. Ответить решил я, совершенно честно сообщив:
— В том-то и дело, что мы понятия не имеем, что это значит, но в нашем мире все получилось совсем иначе…
— А, понятно, на Луне! — «понимающе» хмыкнул водила, но сдержаться все-таки не смог, переспросил: — Ну а как иначе-то?
Уже понимая, что говорить этого в общем-то не следовало (потому что, если я сейчас не отвечу, он снова надуется и придется информацию опять по каплям выдавливать), я вздохнул и вкратце обрисовал ему историю нашего «постперестроечного» мира. Вряд ли он мне поверил, но слушал, едва не раскрыв рот. И в конце даже с искренним сожалением в голосе изрек:
— Врете, конечно, но здорово, если б так… И что, вправду по телику западные программы крутят? Круглые сутки? Сто штук — и все разные?!
Вот так, глас народа, блин: кому что, а нашего невольного попутчика из всех демократических изменений нынешней России больше всего взволновало отсутствие цензуры на телевидении и количество телеканалов — он чуть сигарету мне на колени не выронил, когда услышал, что их бывает больше, нежели привычные три…
На этом наш разговор и закончился — мы подъехали к тому самому «повороту перед Саратой» и Виталий Иванович принялся с энтузиазмом показывать, как правильно ехать, поскольку за поворотом шоссе разветвлялось, а никаких дорожных указателей не было и в помине. Грузовик свернул, прогрохотал бидонами в кузове на неохраняемом железнодорожном переезде и, снова набрав скорость, попылил дальше.
До Татарбунар доехали молча — водила с трудом переваривал невероятную информацию о нашем «многоканальном» мире, мы ему тоже больше вопросов не задавали — ничего сверх того, о чем он уже рассказал, сельский шофер явно не знал, а переливать одно и то же из пустого в порожнее, надеясь случайно отыскать крупицу еще неизвестной нам информации, не хотелось.
Перед самым райцентром, следуя указаниям нашего проводника, надеюсь, все-таки не собирающегося примерить на себя лавры Ванюши Сусанина, мы съехали с шоссе и рванули в обход по едва заметной колее прямо через лесопосадку. Причем грохот от перекатывающихся в кузове бидонов на неровной дороге стоял такой, словно по ней ехал не самый обыкновенный ЗИЛ, а как минимум парочка английских танков времен Первой мировой.
Пришлось притормозить, и Вовчик, под сокрушенные стенания хозяина, повыкидывал пустую тару под ближайшее дерево. Наконец наш штурман дал добро, и мы благополучно выехали обратно на нормальную асфальтовую дорогу уже за поселком. Едва при этом в очередной раз не спалившись: первый же встречный грузовик вдруг начал неистово сигналить и разом побледневший Виталий сообщил, что это его тарутинский кореш Вадюха Кулев и если он сейчас не остановится, это будет очень странно выглядеть. Пришлось наскоро принять меры — пихнув водилу локтем в бок, я прошипел: «Закрой глаза и откинься назад, типа спишь», а капитан, слегка притормозив, высунулся в окно и проорал: