Маятник судьбы

Бачинская Инна Юрьевна

Двадцать девятого октября была убита Ира Гурова… Двадцать девятого! Кирилл позвонил и сказал: ты там поосторожнее, мать. У него дурацкая манера называть ее «мать». Ее или всех? Привык к зрелым бабам, дешевка. Жрет все подряд. Сегодня шестое ноября. Восемь дней убийце понадобилось, чтобы добраться до нее, Лины. И не нужно себя обманывать – это был не грабитель! Это был убийца, и он пришел убить. Кто? Она снова попыталась вспомнить голос и запах. Они едва не столкнулись в прихожей, он бросился на нее… вскрикнул от боли… неприятный высокий голос и запах лимона… нет, не лимона – лайма! Зеленый, маленький, как грецкий орех, лайм с тонким пряным лиственным запахом. Лосьон, дезодорант, стиральный порошок с запахом лайма.

Кто? Она перебирала знакомых и клиентов… называя и повторяя имя, вызывала в сознании картинку, голос, запах, прикосновения – и отметала. Не то. Нет. Не он.

Так, ни до чего не додумавшись, она уснула под негромкое мурлыканье

Долли. И, засыпая, подумала, что история глупая и дикая, невероятная и, может, этот пришел просто поговорить… кто бы это ни был, а она сразу в морду. Вот и Мишка говорит, что она сразу в морду, и пшик баллончиком, и руки распускает, и на курсы по самозащите ходила. Привычки одинокой бабы, которая рассчитывает только на себя, потому что нет надежного мужика рядом, за чью спину можно с облегчением нырнуть в случае чего. Одинокая баба – или одинокая женщина. Вроде одно и то же, а вот и нет. Одинокая баба нормально, с кем не бывает – одинокая, но живет, крутится, не теряет надежду. А одинокая женщина – намного жальче, почти безнадега. Как-то так. Нет мужика. И не было. И нужно быть сильной, иначе не выжить. Перестань реветь, сказала она себе. Тебе повезло, радуйся… мать! Просто нужно выбрать угол отражения, ракурс, точку отсчета – у слабого они одни, у сильного – другие. Ты сильная, так тебе выпало. Сильная, умная, красивая… на том и стой. Успокоилась? Теперь спи.

Последней мыслью перед тем, как опуститься в теплый омут сна, была мысль о том, что, как ни выбирай точку отсчета, угол отражения и ракурс, расклад не переменится – он убил Ирину и теперь пришел убить ее, Лину. Оставалась слабая надежда, что, потерпев неудачу, он больше не придет, что он суеверен, как многие маньяки и убийцы, но слишком она была слабой, эта надежда, и утешения не принесла…

Глава 2

Дела травяные

Олег Монахов лежал на старом раздолбанном диване, уставившись в потолок. Старался не шевелиться, нащупав точку лежания, при которой пружины не впивались в бока. Он называл эту точку «секс-точкой» – секс-точка раздолбанного дивана. Размышлял. Шаркая тапочками с кроличьими мордами, расхаживала Анжелика в обвисшем халате, что-то переставляла, приносила и уносила; шмыгали туда-сюда детишки, и на экране телевизора рыдала брошенная бывшая возлюбленная, а Монахов был безмятежен и глубоко погружен в собственные мысли. Думал он о нескольких вещах сразу. В основном – о народном предприятии «Зеленый лист», которое уже на финишной прямой; прикидывал, хватит ли денег на рекламу, о том, что нужно еще раз позвонить насчет тары, которую производит по эскизам собственного дизайнера и поставляет некая китайская фирма. Молодцы китайцы, думал уже в который раз Монах. Нет для них ничего невозможного, только плати.

Взгляд его рассеянно следил за передвижениями Анжелики и детишек. Анжелика была женой его школьного друга Жорика Шумейко, и дети были тоже его. Олег Монахов временно проживал у Жорика, вернувшись из странствий, вернее, побродяжничав вдоволь, так как свою квартиру он оставил бывшей жене. Он было сунулся к ней, она страшно обрадовалась, и он бы остался, но увы! Она успела выйти замуж, и новый муж смотрел волком – ревновал. Пришлось отправиться к Жорику. Жорик и Анжелика – это семья, всегда примут. Классные ребята.

Младшенький, крестник Олежка, пацанчик двух лет с хвостиком, взобрался на диван, уселся на необъятный живот Монаха и, радостно вопя, запрыгал.

–Олежка, сынок, не мешай дяде Олегу, – сказала Анжелика приличия ради.

–Пусть, не мешает, – ответил Монах, рассматривая радостное личико крестника, думая, что тому для счастья нужно совсем ничего – прыгает и счастлив, а вырастет… и вообще неизвестно, что из него получится. Лидер однозначно – уже сейчас чувствуется характер, и хитрован еще тот, даром что мал – не в Жорика. В Анжелику? Монах скользнул взглядом по отсутствующему лицу Анжелики, по нечесаной ее голове… вряд ли, в Анжелике смысла еще меньше, чем в Жорике. А в крестнике уже сейчас чувствуется личность, добивается чего надо, берет горлом, чуть что – лезет в драку с сестрами, а те сразу в рев и бегут жаловаться, что одна – восьмилетняя барышня, что другая – четырехлетняя. И радоваться умеет, а это большое искусство – уметь радоваться, не всякому дано. И не ревет по любому поводу. С размаху влетает в стенку, бьет головой в шкаф, падает – все на бегу, даже не почешется. И не злопамятный. Мужик. Похоже, подрастает смена, генеральный директор «Зеленого листа». «Зеленый лист» – головная боль, выстраданный, просчитанный, зачатый в муках и, если честно, надоевший до чертиков, и только врожденная порядочность и беспомощный Жорик, хороший человек и друг детства, удерживают Монаха от того, чтобы сбежать куда глаза глядят.

Тут необходимо рассказать немного о нашем герое, и начать нужно с того, что Олег Монахов был необычной в своем роде личностью. Был он женат

трижды, всякий раз на красивейших женщинах города, включая приму местного драматического театра, кончил факультет психологии столичного университета и физмат местного политеха, остался на кафедре, защитился, начал писать докторскую. Потом бросил все к чертовой матери и сбежал – подался в народ, как он это называл. В погоне за приключениями на собственную… э-э-э… эту самую, одним словом, как говорит школьный друг Монаха Жорик. Не будем повторять его словес. Между прочим, Жорик и сам не прочь при случае сбежать, но семья держит якорем. Так что на художества Олега Монахова он смотрел, как птица в клетке смотрит на птицу на воле, завидуя белой завистью, хотя и не отказывал себе в удовольствии потоптаться по его хребту. Типа – зелен виноград, не очень и хотелось.

Монах бродил по Сибири с дикой бригадой шишкобоев, находя общий язык с беглыми преступниками, ворами и пьяницами, с самым последним человеческим отребьем. Собирал целебные корни, грибы-галлюциногены, от которых плющило похлеще, чем от известных наркотиков, ягоды и травы. Записывал рецепты народных медицинских и шаманских снадобий, а также заговоров и приговоров. Жил в палатке или под развесистой елкой, купался в проруби. Однажды зимовал в землянке неизвестно где, отбившись от стаи и потеряв тропу. Но выжил, даже зубов не потерял при кровоточащих деснах. Был при этом невероятно толст, дружелюбен, и всякому новому человеку казалось, что они знакомы не одну сотню лет. Сердца стремились ему навстречу, будь то замшелое сердце местного колдуна, открывавшего ему свои древние секреты, или ненавистного кулака-единоличника в каком-нибудь богом забытом месте, в глухой тайге, куда так и не дошли ни советская власть, ни дикий капитализм, который, придерживая собак, пускал его на ночь, кормил и поил, как брата. Он, который и маме родной пожалел бы куска хлеба.

Сам же Монах совершенно искренне считал себя волхвом.

Таким необычным человеком был Олег Монахов, по прозвищу Монах, друг и одноклассник Жорика Шумейко, чья жена Анжелика в старом затрапезном халате и тапочках с кроличьими мордами шлялась по квартире. Вернувшись из странствий, он взялся за раскрутку предприятия по производству пищевых добавок, укрепляющих настоек и чудодейственных пилюль против всех хворей из натуральных трав, кореньев и орехов, рецептов которых было у него немерено. Им посчастливилось найти деньги и людей. Уже было получено сырье от алтайских кооперативов, помещение под цех снято и закуплены лаборатория и автоматическая линия, а Монах – так зовут его друзья, вдруг заскучал. Не мог он долго на одном месте. Его манили горизонты и просторы, он был частью природы и тосковал, оторвавшись от нее надолго.

Они дружили с младых ногтей – дерганый, кипящий энергией и идеями, расхристанный Георгий, или попросту Жорик, а то еще и Зажорик, и благодушный толстый и солидный Олег Монахов. За общие шалости попадало, как правило, одному Жорику. Планида у них была такая по жизни. А Олега даже не дразнили жиртрестом или пончиком, язык не поворачивался, так естественен он был, неся свой вес. И девочки за ним бегали, и учителя его любили, и конфликтные подростковые ситуации он улаживал, когда стенка шла на стенку. И не били его никогда, и драки его миновали. Ходит он легко, раскачиваясь для равновесия, в длинных рубашках навыпуск, чтобы замаскировать необъятный живот, летом – в матерчатых китайских тапочках для удобства, зимой – в громадных меховых унтах. Часто носит бороду и длинные волосы, что делает его похожим на батюшку, и тогда бабульки крестятся ему вслед. Он солидно кивает и осеняет их мановением толстой длани. Говорит он неторопливо, басом. Все делает со вкусом. Со вкусом ест, говорит, слушает, думает. Со вкусом лежит на диване, уставившись в потолок, – размышляет. Он окутан такой мощной аурой покоя и надежности, что любому человеку становится легче от одного его вида.

Когда он практиковал как экстрасенс – был такой период в его жизни, – от желающих попасть на сеанс отбоя не было. Он обладал известной силой внушения, мог погрузить в транс, вселить уверенность в завтрашнем дне, разобрать ситуацию по косточкам, дать дельный совет. Потом ему и это надоело. Ему все надоедало в конце концов. И тогда он снимался с места и уходил, не оглядываясь.

И сейчас, лежа на диване, подпрыгивая в такт с прыжками маленького Олежки, он давил в себе растущее желание перемены мест, понимая, что готовое к пуску предприятие завязано на нем с его коллекцией шаманских колдовских рецептов, и стоит ему сорваться с места, как все тут же рухнет. Жорик не потянет, он хороший механик, но интеллектом не блещет. Будучи оптимистом по жизни, Жорик уже расписал, куда употребит первую прибыль: тут и гараж для драгоценного «Бьюика», привезенного из Штатов, где Жорик два года трудился дальнобойщиком, и новая шуба для Анжелики, и вывоз детишек на море. Монаха разрывали на части угрызения совести, чувство вины и страшной силы желание убраться подальше от семейства Жорика, которое надоело ему до чертиков, и вообще из города.