Майонезовы

«С работы домой нужно тащить всё попало. Кроме говна и тараканов»

Порфириевич Майонезов

1

Семейство Майонезовых возвращалось со школы домой. Недовольный, но сорокавосьмилетний Дмитрий Евграфович; сдержанный, но четырнадцатилетний Евграф Дмитриевич, и просто двенадцатилетний Дима Дмитриевич. Все трое шли задумчиво, топчась по грязи. Тучи затягивали небо и становилось необыкновенно темно.

– Ты зачем Говядина

– Мне его нос не понравился. Хотелось побыстрей его сломать.

Отец семейства потрогал свой нос, убедившись, что в будущем ему ничего не грозит и аргументировал:

– Нос ему, видишь ли, не понравился… Мне, к примеру, не нравился живот твоей матери. И что теперь? А в нём ты, между прочим, был.

Младший хулиган будто не услышал папу и пнул голубя, жующего хлеб. Отец тяжело покачал головой: издалека казалось будто он кивает.

– Папа,– влез в разговор Евграф.– а я сегодня три пятерки получил. По трём предме…

– Рот закрой свой! – рявкнул батя на него.– Не видишь с Димой разговариваю?! Что за мода вечно лезть со своими глупостями!

Старший поник своей рыжей чёлкой и чуть не запнулся за бордюр.

– Здарова, Евграфыч.– поприветствовал отца, лежащий у подъезда, мужчина славянской внешности.

– Я тебя просил не называть меня по отчеству!– с лёгким стыдом проскрипел папаня.

– Лучше выпить дал бы, чем философствовать.– горько вздохнул отдыхающий.

– Спрячься куда-нибудь, а то дождь скоро ливанёт.

– Да не ливанёт – жопой чувствую.

Когда все трое были дома, ударил гром, а следом обрушился ливень. Отец в это время пил воду и со страху чуть не проглотил стакан. Потом засуетился, забегал по квартире, словно собака. Грозу, между прочим, он боялся с детства, ещё с деревни и своевременно восстанавливал картину произошедшего: однажды молния ударила его деда, когда тот во время дождя вешал антенну на крыше дома. Спустя час дед вернулся, но не весь. Сначала появился запах шашлыка, а затем сам дед. Единственное, что он тогда сказал: «Шо-то я обжогся»; при этом будучи с рождения немым. До самой смерти деда не подпускали к телевизору, так как он создавал помехи. С тех пор у Дмитрия Евграфовича при каждой вспышке и каждом грохоте перед глазами всплывает обугленный родственник. Обычно этот момент он пережидал в туалете. Но сейчас туалет был занят старшеньким.

– А ну быстрее!– кричал Дмитрий Евграфович.– Почему я должен терпеть твои выходки?

– Я какаю.

– Почему именно сейчас?

– У меня живот болит.

– А ну, быстро вышел и пошёл делать уроки!

Через полминуты удобства освободились, а гром затих. Старший примкнул к письменному столу с чувством невыполненного долга. Очки его запотели от напряжения и вроде даже потрескались. Дмитрий-младший разгуливал по квартире кислый, как запах из холодильника: он собирался на вписку к старшекласснику Окорокову, но тот траванулся какой-то химкой и всё отменилось.

Евграф, сделав уроки за себя и за брата, что-то увлечённо записывал в блокнот и периодически находил на себе суровый взгляд отца. Тот стоял в проёме двери в одних трусах и жевал жареный куриный окорочок. Вёл он себя весьма предвзято. Жир стекал по его двойному подбородку и попадал с брюха на семейники.

– Эм, какой вкусный.– причмокивал отец жадно.– А у тебя аллергия.

Старший сглотнул слюну. Действительно – ему нельзя было ни курицу, ни сыр, ни яйца.

– Весь в мать.– пробубнил Дмитрий Евграфович, глядя как сын не отрывается от занятий.– Тоже заумная вся как Эйнштейн, блин. Видишь ли, я слово «жена» через «ы» написал. И что? Куда мне это пригодится? Я чё, Менделеев что-ли? Да, Димыч?

Но Димыч был морально занят. Он валялся на своей кровати, написывая во ВКонтакте училке по химии любовное признание: «я вас хачу».

– Я в твои годы со всей деревней переспал.– хвастливо заявил батя Евграфу.– Мне не до книжек было.

Тут в разговор вмешался Димка:

– Бать, а ты же говорил у вас там одни бабки жили.

– Ну а что поделаешь, если там зимой только бабки обитают?!– пожал плечами Дмитриевич и пошёл выкидывать останки окорочка.

Зазвенел дисковый телефон из коридора. Это был второй телефон в квартире после смартфона Дмитрия-младшего.

– Слушаю.– ответственно поднял трубку главарь клана и прищурился на, ковырявшегося в носу карандашом, Евграфа.– Тебя, Пифагор.

Старший сорвался с места будто бешеный слон. Только маленький, рыжий и в очках.

Покраснев он начал шептать в трубку:

– Да, кошечка. Да. Привет. Можно, я думаю…

У Дмитриевича встали дыбом волосы, в основном на спине, а глаза залились негодованием.

Евграф окончив диалог сел за стол и снова залип в блокнот. Дмитрий Евграфович с завистью приказал:

– Эй, эрудит-в жопе динамит, иди окна на балконе закрой, а то зальёт.

Отличник с неохотой удалился из комнаты, а Димыч, не теряя ни минуты, накинулся на отца.

– Бать, мне кроссовки новые нужны.– пожаловался он, показав на перемотанные изолентой башмаки в прихожей.– Только родные. Рубля за три.

Евграфович аж поперхнулся и заявил, что сам ходит в кроссовках за пятьсот рублей и переплачивать за фирму не собирается, так как и те и те шьют из одной бочки. И вообще, нечего по лужам ходить, да камни пинать.

– Вон, я чёрные полгода назад купил и до сих пор как новые.– сообщил отец и стал рыться в обувнице.– Сейчас покажу.

Евграф в этот момент боялся зайти на балкон. Во-первых, там было холодно. А во-вторых страшно. Ржавый велосипед «студент», обвешанный паутиной, чей-то сапог и пугало, похожее на Гитлера, так и не сожжённое на 9 мая 1975 года. Его-то Евграф и боялся больше всего. Больше, чем получить двойку. Собрав всю волю в кулак старший вернулся к себе в комнату.

Время близилось к вечеру и Дмитрий Евграфович уже во всю расслабился перед телевизором, поглощая пропаганду с федеральных каналов.