Майская Гроза
Шрифт:
– Лазарет цел, в нем живых семь человек. Всего раненых двенадцать.
Капитан кивнул, провел расчeты и вздохнул, бой обошелся его заставе очень дорого. Из шестидесяти четырех человек в живых осталось меньше тридцати, из них способных держаться на ногах только семнадцать вместе с ним. Утешало то, что немцам он обошелся неизмеримо дороже, только с этой стороны заставы их лежало больше полусотни.
Подъехал бронеавтомобиль, из него вышел незнакомый генерал. Бойцы подтянулись, капитан шагнул навстречу и морщась от боли в плече, всe-таки зацепило осколком, начал доклад:
– Товарищ генерал, личный состав заставы построен. Командир заставы капитан Гуляев.
– Вольно капитан, - ответил генерал, подошел к нему и добавил, - дай-ка я тебя обниму, герой. Молодцы пограничники,
– Шестьдесят четыре, товарищ генерал, ...было. В живых осталось двадцать девять. Те, кто ещe может двигаться, все перед вами.
Генерал кивнул и, пройдя вдоль строя, по отечески обнял каждого. Смахнул рукой предательскую слезу. Оглядел развалины заставы, усеянное трупами поле перед ней, развернулся и сел в броневик, у него было ещe много дел. К заставе подъехали санитарные машины, санитары кинулись вытаскивать раненых из дотов и блиндажей, две сестрички перевязывать ходячих. Капитан обессилено опустился на землю, он выполнил боевой приказ, но радости от этого не испытывал, мешала запредельная усталость. Он прилег на землю и забылся тревожным сном, который так долго бежал от него. К своему командиру подошел политрук и накрыл его плащ-палаткой, сам присел рядом, охраняя его сон.
А мимо них шли колонны солдат, вдали громыхали танки, переходя через мост в Польшу. Красная Армия собиралась железным катком пройтись по тылам группы армий "Юг".
20 мая 1941 года. Восточнее Владимира-Волынского.
Когда рассвет осветил верхушки деревьев, на позициях артиллерийского полка стояла тишина. Заняв с вечера позиции, артиллеристы получили приказ отдыхать и, завернувшись в шинели и плащ-палатки, устроились прямо у пушек. Даже часовые старались производить меньше шума, чтобы не мешать спать уставшим людям, совершившим за четыре часа стокилометровый бросок. Бригаду до последнего держали в местах основной дислокации, опасаясь немецких шпионов. И только вчера утром подняли по тревоге, объявив учения. Весть о выходе в летние полевые лагеря облетела военный городок, несомненно, достигнув заинтересованных ушей. Для этих же любопытствующих местом проведения учений объявили самый дальний юго-восточный полигон. Но, пройдя в данном направлении более десяти километров по шоссе, машины бригады свернули в лес, развернулись на запад и лесными и проселочными дорогами к вечеру добрались до позиции. Хорошо хоть то, что позиция была заранее подготовлена, и не пришлось в спешке перекидывать кубометры земли.
Здесь личный состав полков построили и зачитали приказ о начале войны. В строю стояла мертвая тишина. Бойцы и командиры осмысливали услышанное, прощаясь с мирной жизнью. Страха не было, только злость на мерзавцев, которые не дают людям спокойно жить, заниматься своими делами, растить детей, просто радоваться всходящему солнцу и чистому небу. Посерьeзневшие красноармейцы быстро установили орудия, выгрузили снаряды, натянули над орудиями маскировочные сети. Прибывшая одновременно с ними мотопехота рыла окопы впереди их позиций. Управившись со своей работой, артиллеристы помогли "царице полей", понимая, что их жизни зависят от того, как подготовится пехота. К заходу солнца работа была завершена, позиции приготовлены, возможные цели распределены, определены ориентиры и сектора обстрела. Бойцы устроились на ночлег в максимальной близости от своих орудий, большинство просто между орудийных станин.
Старший лейтенант Казаченко проснулся, когда солнце уже косыми лучами прорезало ветки деревьев. Заливалась в ветвях какая-то птаха. Деловитые муравьи протаптывали новую дорогу в обход станины, перегородившей привычный путь. Скрипели под ветром сучья деревьев, шелестела листва. Благодать, да и только. И не верится, что скоро сюда докатится железная армада фашистских танков, впрочем, произойдет это не раньше середины дня. Командование специально выбрало место засады подальше от границы, чтобы дать немцам полностью втянуть свои танковые дивизии за рубеж границы. Вставать было рано, но и спать не хотелось. Казаченко
– А вот скажите мне, товарищ капитан, какие женщины лучше?
– Какие нравятся, те и лучше, - ответил Захаров.
– А вот не скажите, товарищ капитан, - не унимался Черных, - лучше те, которые пока недоступны. Смотришь не неe и облизываешься. А как узнаешь поближе, так она уже и не лучшая.
– Помолчал бы, Дон Жуан, - вмешался в разговор Казаченко, - а то надоешь своей болтовнeй, мы твоей жене все твои разговоры и перескажем.
– Жене не надо, - в притворном ужасе вскинул руки лейтенант, - уж лучше тeще, тогда точно мучиться недолго буду.
На этот раз засмеялись все, даже пытавшийся казаться серьезным начштаба, жена лейтенанта Черных была выше его на полголовы, в своe время занималась пятиборьем, и, возникни у неe такое желание, без труда наставила бы мужу синяков. Знали они и то, что Черных жену любил, и измены ей допускал только языком.
Умывшись, комбат вместе с взводными вернулся в расположение батареи. Сержанты уже подняли бойцов, и повели на физзарядку, война войной, но распорядок должен выполняться, пока это возможно. Вскоре запахло свежим хлебом, подвезли кухню, все поспешили на завтрак. Завтрак был горячий, но обед старшина уже отпустил сухим пайком, вместе с продуктами впервые выдали "наркомовские" 100 грамм водки на человека. Удивлeнные красноармейцы недоверчиво брали свою долю, посматривали на старшину. "Бери, не сомневайся" - покрикивал тот на бойцов, - "на войне положено, согласно приказа главнокомандующего". И это, невиданное в мирное время, событие окончательно убеждало красноармейцев, что война уже началась, только до них пока не докатилась.
После завтрака комбат велел проводить учения "без стрельб". Расчeты тренировались по занятию позиции, прицеливанию по ориентирам, подноске боеприпасов, действиям по команде "воздух". Пару раз над дорогой, действительно, прошли какие-то самолeты. В этот момент на батареях всe замирало, расчeты зенитных пулемeтов занимали свои места, сопровождая пролетающие самолeты стволами, но огонь не открывали. К десяти часам с запада стали раздаваться первые орудийные выстрелы, но скоро затихли. Спустя некоторое время, километров шесть севернее шоссе, наблюдатели зафиксировали воздушный бой. Серебристые черточки вертели непонятную артиллеристам карусель, потихоньку смещаясь на запад. Из стаи металлических "мух" вываливались отдельные машины, большинство, совершив вираж, возвращались обратно, и только две, оставляя за собой полосу дыма, потянули в сторону. Скоротечная свалка закончилась так же быстро, как и возникла. Кто взял верх, неискушенные в воздушных схватках артиллеристы определить не смогли.
Вскоре командир полка дал приказ прекратить учения и отдыхать до особых распоряжений. Артиллеристы расстелили плащ-палатки у орудий и легли ждать. Кто-то тихо переговаривался, кто-то чистил карабин, самые хладнокровные пытались заснуть. Старший лейтенант Казаченко отправился в траншеи пехотной роты проведать их командира, с которым познакомился вчера вечером. Пехотинцы тоже отдыхали ожидая боевого приказа, курили собравшись маленькими группками, кто-то травил байки, то и дело над окопами раздавался смех.
Старлей Казаков, командир мотострелковой роты, услышав вчера фамилию соседа-артиллериста, радостно хлопнул того по плечу:
– Да мы ж с тобой, комбат, однофамильцы. Может и земляки вдобавок. Ты откуда?
– Узнав что артиллерист кубанский, тот обрадовался ещe больше.
– И вправду земляки. Я ж ростовский, с Шахт. Слышал про такой город. Славный город. Половина города шахтeры, а другая половина их жeны.
– А дети как же?
– поддержал Казаченко.
– А дети тоже будущие шахтeры, - не растерялся Казаков.