Майя Кристалинская. И все сбылось и не сбылось
Шрифт:
«Голубой огонек» постоянно нуждался в хороших песнях и талантливых певцах, без них он не смог бы долго существовать, но в то же время являлся организмом с крепкой иммунной системой, стойким перед бациллами, которые могли бы заразить его пошлостью, безвкусицей, посредственностью.
Если другие передачи телевидения смотрелись избирательно, «Голубой огонек» видели все. Он стал народной передачей.
Народ не только должен знать своих героев, он их знал и чествовал. Но герои сходили с полос газет, а певцы, не будучи героями, из центра внимания никогда не выходили. В этом заслуга высокой меры их таланта, а значит — и востребованности, определенной
Вначале «Голубой огонек» выходил еженедельно и был задуман как встреча друзей по искусству за чашечкой кофе после трудового дня на сцене или концертной площадке. Потом его участь решили профпраздники — всевозможные дни рыбака, строителя, учителя, шахтера, дней этих, слава богу, находилось немало, а на «Огоньке» можно было спеть не только «Школьный вальс» или «На рыбалке, у реки». В семидесятых, не утратив эфирного главенства в красные дни календаря, «Огонек» изменил свое лицо, приобретя, по словам Эльдара Рязанова, черты «пролетарского великолепия». На помощь ему, помпезно славящему мир, труд, май, октябрь, пришла новая передача — «Песня года». Это было уже другое время — и, стало быть, другие песни.
Ни радио, многое сделавшее в свое время для верных своих поклонников, подарившее им помимо классики, оперной, симфонической, еще и — песенную, ни концертные залы, переполненные на «сборных» концертах, где самое большое место занимала песня, не могли сделать за десятилетия того, что телевидение сотворило всего за два-три года. Песня на экране оказалась внушительнее, а любовь к ней росла с ростом ТВ. Молодые исполнители это почувствовали быстро, и студии на Шаболовке сделались для них площадкой номер один. В начале шестидесятых на «Голубой огонек» охотно приглашали молодых «выскочек» из уже постаревших исполнительских рядов. Это были неутомимый, всегда живущий по принципу «ни дня без песни» Иосиф Кобзон, любимец Азербайджана и всей страны Муслим Магомаев, оперно-эстрадный тюменец из Киева Юрий Гуляев, два представителя «провинциального» Ленинграда на московском уровне — Эдита Пьеха и Эдуард Хиль, не виданное доселе на родных просторах русское народное бельканто Людмила Зыкина, еще юная, символ любви и неги, Лариса Мондрус из Риги.
Майе Кристалинской, ни в чем не повинной перед телевидением, была вскоре выдана индульгенция. Ей не пришлось ждать смены злопамятного руководства на ТВ, она вернулась на Шаболовку не на щите, а со щитом, въехав на «вороном коне», которого вел под уздцы Аркадий Островский.
Островский приметил Майю сразу, как только она появилась в «Первом шаге», а ей нравилась его песня «Старый парк», но песню пела Шульженко, и Майя не собиралась вступать с ней в единоборство, не было ни наглости, ни оснований на это.
Аркадий же Ильич, человек легкий в общении, был еще и очень практичным, умел увидеть и выбрать лучших, пусть малоизвестных певцов и те «точки», где его песни находили спрос.
«Я, — вспоминает Юрий Саульский, — наглядно знакомился, как Островский организует процесс появления песенного «продукта». Он рассказывал, например, как следует показывать новое произведение в кино или на радио. Надо, учил он, ходить по редакциям и играть песню. «Вбивать в уши»! Вбивать так, вбивать эдак, чтобы слушающие
Островский всегда искал исполнителей молодых — они приносили с собой новые ощущения от быстролетящей жизни, находили новые повороты, и никакой ироничности по отношению к «старичкам» у них не было. И неожиданное знакомство с одним «искателем счастья» в песенной Москве сыграло огромную роль в его вполне обоснованных композиторских амбициях.
Этим соискателем оказался человек, которому была суждена не только долгая жизнь на эстраде, но и все и всяческие почести, которыми не удостаивался ни один корифей советской песни за все годы ее верного служения любимому народу.
А тогда до почестей было еще далеко. Студент института имени Гнесиных, армейский «дембель» Иосиф Кобзон сам подошел как-то после одного из концертов к композитору, попросил разрешения позвонить ему и приехать, и не для того, чтобы взять у него автограф — это уже было сделано ранее, — а чтобы получить его новые песни. Да и старые он тоже не прочь бы спеть. Островский не возражал.
Так началось их «творческое содружество». У каждого такого содружества есть свой пик. И вот этот «пик» у баритона Кобзона, композитора Островского и поэта, готового писать на любые темы, — Ошанина имел название «А у нас во дворе» или, короче, «Дворовый цикл».
Трудно сказать, кто придумал первую песню, Аркадий Островский или Лев Ошанин, и как она создавалась. Не исключено, что именно так, как описывает их совместный труд Иосиф Кобзон:
«Вспоминаю нашу работу над песнями. Я никогда не знал, в какое время позвонит Аркадий Ильич. Все было неожиданно: «Приезжай срочно». Приезжаю. Ссорятся с Ошаниным. Голос Аркадия Ильича: «Давай проверим на Иосифе». Я не могу вымолвить ни слова. Мне казалось, что эти гиганты никогда не спорят. Проверяют. Опять спорят. Почти всегда победителем выходил Аркадий Ильич. А когда с этим соглашался Лев Иванович, Аркадий Ильич радовался, как ребенок» (из статьи И. Кобзона в сборнике «А. Островский»).
Впервые в истории песни двор становится местом действия ее героев. Ну еще королевский двор, я понимаю. Но тут — самый обычный дворик в Москве, каких тысячи среди домов постройки незапамятного времени. Такие дворы и до сих пор еще сохранились в старой Москве, в пречистенских, остоженских, арбатских переулках, на Покровке и Чистых прудах. В начале шестидесятых их было гораздо больше, к Москве тогда не примыкали «города-спутники», спальные районы, она была еще той Москвой, где во дворах играли в футбол, сохло белье на веревках и старухи на лавочках судачили про все на свете, но прежде всего — про новоявленные парочки из юных жителей и жительниц подъездов своего дома.
В Фурманном, в двух минутах ходьбы от Чистых прудов, где осенью на желтой воде плавали плотики-листья и тянулись прямые стрелы аллей, находился обычный московский обшарпанный дом, с окнами во двор, а во дворе стоял голубенький «москвичок», и его владелец, дядя Аркаша Островский, катал обомлевших от счастья местных ребятишек. По этому двору и ходила одна девчонка, неприметная среди подруг, и глядел ей вслед выросший мальчишка, смотрел, когда она идет из булочной, или следил по утрам из окна, ждал, когда же она застучит каблучками.