Мажор
Шрифт:
– Руслан, Степаныч, помните тогда перед операцией?.. Васильев упомянул генерала НКВД, который лег на гранату, спасая детей.
– Помним.
– Мне тогда показалось, что он это специально упомянул, на что-то намекая. Больно остро вы тогда среагировали...
– Какой наблюдательный, - протянул Степаныч.
– А что ты еще подумал?
Рогожин же просто сидел со стеклянным взглядом и пялился в стенку.
– Ну, не знаю, - в растерянности чешу затылок.
– Подумал, а смог бы я вот так? Еще подумал, что такой человек заслуживает уважения. Даже если был садистом и палачом.
– Садистом и палачом?
– грустно улыбается прапорщик.
– Ты что думаешь в НКВД, именно такие служили. Хотя учитывая, как извратили нашу историю... Ты хоть не думаешь, что войну американцы выиграли?
– Не-е-ет... Я как то брякнул похожую глупость, так у папки чуть инфаркт не приключился. Это был единственный раз, когда он мне врезал, так разозлился. После этого я школу поменял. Батя сказал, что учиться в подобном месте, где так преподают историю, я не буду. Так что поверьте, в подвиге русского народа я не сомневаюсь.
– Правильный у тебя папка, - улыбнулся Степаныч, - но бил все равно мало.
– Мало, - со вздохом соглашаюсь.
Руслан все так же сидел погруженный в свои мысли и никак не реагировал на разговор.
– А насчет генерала? То это был мой дед - отец моей матери. Погиб задолго до моего рождения. И садистом он не был, как и большинство профессионалов. А вот палачом - да. Ты ведь, Егорка, тоже, по сути, палач. И пытал и убивал, и казнил виновных. Или ты считаешь иначе?
– Нет, - говорю тихим голосом, - но кто-то должен это делать.
– Правильно. Так почему не мы? Или мой дед?
– Да я что, Степаныч? Я ведь и говорю, что уважение испытал. Это ведь страшно, лежать и знать, что сейчас умрешь!
– Нет. Не страшно, - очнулся от задумчивости Руслан.
– Не страшно, если знаешь, что война закончена. Только немного жаль, что не увидишь больше дочь и жену, не понянчишь внуков. Но все это перевешивается тем, что из маленьких детских ручек, выпадает граната. Пусть эти руки и принадлежат немецкому ребенку, - и, опустив голову, вновь уходит в себя.
В мозгу проносится невероятная догадка, складывающая в единое целое кусочки мозаики. С некоторой оторопью смотрю на командира:
– Руслан?..
Подняв голову, смотрит на меня, потом махнув рукой, говорит Степанычу:
– А гори оно все огнем, скажи ему...
Степаныч задумчиво переводит взгляд с него на меня и грустно произносит:
– Познакомься, Егор, с моим дедом, - и показывает рукой на Руслана.