Меч ангелов
Шрифт:
Мы сели в удобных креслах в комнате, в которой она принимала гостей, которые хотят изложить ей особые просьбы. Я кратко описал проблему, с которой столкнулся, естественно, не вникая в мрачные тайны следствия, о которых не должен знать никто посторонний. Она выслушала меня спокойно, а потом помолчала в течение минуты.
– Ты рехнулся?
– Спросила она наконец, глядя на мне взглядом, который трудно было назвать дружелюбным.
– Или этот дом напоминает тебе философскую академию?
– А откуда ты знаешь такие трудные слова?
– Пошутил я.
– Ты бы
– Я могу принять эту твою девушку, но она будет делать все, что нужно здесь делать. И знай, что непослушные получают порку и визиты клиентов с особыми, – она улыбнулась исключительно злобно при этом слове – вкусами, либо я выбрасываю их на улицу.
Я оглядел комнату и указал пальцем на висящий на стене гобелен, изображающий святого Георгия, убивающего дракона. Дракон ползал под копытами коня с глупым выражением морды, словно удивлялся, откуда в его груди взялся этот остро заточенный кусок дерева. Святой Георгий зато улыбался триумфально, а его золотую шевелюру окаймлял сияющий ореол.
– Это тот гобелен, который купила ещё светлой памяти Лонна?
– Спросил я мягко.
– Красивый, правда?
Взгляд Тамилы сначала метнулся в сторону гобелена, а потом вернулся ко мне. Упоминание Лонны должно было дать ей пищу для размышлений. Когда-то предыдущая владелица этого весёлого дома была осуждена за ряд грехов. А осуждение это удивительно совпало по времени с разрывом уз дружбы, которые когда-то связывали её с вашим покорным слугой. Очевидно, это было всего лишь совпадение…
– Это против правил заведения, - сказала она более мягким тоном, и я уже знал, что она поддастся.
– Ведь это ты устанавливаешь правила, - ответил я.
– Это тебя должны слушать другие, а не наоборот.
Она вздохнула, и её пышная грудь колыхнулась под платьем.
– Ты прав.
– Она кивнула.
– Но знай, что я делаю это только ради дружбы, которая нас объединяет. Я позабочусь о девушке и не обижу её.
– Я искренне благодарен и со всей определённостью не забуду об оказанной мне услуге. Кроме того я убеждён, что многих людей удивит твоё необычное великодушие. Если бы, однако, исходя из того, что нам не дано предусмотреть все случайности, наступили какие-либо осложнения, я был бы действительно безутешен…
– О каких осложнениях ты говоришь? – Она быстро посмотрела на меня.
– Если бы, например, девушку, против твоей воли и без твоего согласия, ясное дело, изнасиловал кто-нибудь из клиентов, конечно, такой, с тяжёлым кошельком и большими связями, тогда я навестил бы тебя одной прекрасной ночью, милая моя подруга…
– И?
– Спросила она, и я с удовлетворением отметил, что её губы задрожали.
– И поскольку, при всех других талантах, я ещё и искусный иллюзионист, то я показал бы тебе несколько фокусов, которые ты запомнила бы до конца жизни, - закончил я мягким тоном.
– Ах, так, - шепнула она и посмотрела на мне, а я заметил, что её глаза затуманились.
– Интересно, почему я чувствую дрожь, когда слышу в твоём голосе такую убеждающую сладость?
Я взял её унизанную кольцами руку.
– Это приятная дрожь? – Спросил я.
Она вдохнула немного воздуха и наклонился ко мне.
– Тревожная, - ответила она, кусая полные губы.
Я деликатно провёл пальцами от подушечки её указательного пальца до запястья.
– Я могу что-то сделать, чтобы это исправить?
– Мммм... да...
– Вздохнула она и очутилась рядом со мной. Её волосы щекотали мой нос.
– Ты такой сладкий, Мордимер, – прошептала она.
– Такой очаровательный...
Я почувствовал в её голосе жар, который означал, что я нескоро покину эту комнату. В конечном итоге, я не имел ничего против этого, поскольку признавал, что определения "сладкий" и "очаровательный" удивительно хорошо подходят к моему мягкому характеру и утончённым манерам.
– Неплохо, - сказал канцелярист Его Преосвященства, когда меня увидел.
Он искривил в усмешке сухие губы, и я ответил улыбкой и вздохнул с облегчением. Слова "неплохо" означали, что епископ был в неплохом настроении, может слегка пьян, но в любом случае не мучили его ни подагра, ни язва, ни кожный зуд. Настоящее счастье, ибо разговор с Герсардом, когда он страдает, заканчивался обычно малоприятно для собеседников. Юмор Его Преосвященства я научился уже сносить со стоическим спокойствием и воспринимал его как природные катаклизмы, но в этот раз я был заинтересован в благоприятном окончании аудиенции, от которой могло зависеть будущее Илоны.
Я постучал в двери, не слишком громко, чтобы это не было сочтено за дерзость, но и не слишком тихо, чтобы не показаться слишком робким. Епископ любил нравственное мужество. Ну, понятно, до определённых границ, до определённых чётко очерченных границ...
– Войди.
– Услышал я бодрый голос Герсарда и нажал на ручку.
Его Преосвященство сидел в первой комнате своего кабинета около огромного стола, окружённого шестнадцатью черными резными стульями. Перед Герсардом возвышалась кипа документов, а рядом стояла бледно-зелёного цвета бутыль, наполовину наполненная вином, и хрустальный бокал, искусно инкрустированный золотом.
– Мордимер, сын мой, - заговорил дружелюбно епископ и заметил Илону. – Ах, а это, наверное, та молодая дама, о которой ты упоминал, - прибавил он, вставая с места.
– Подойди, дитя моё…
Илона подошла к Его Преосвященству и опустилась на колени, низко склонив голову. Её волосы были высоко зачёсаны, на голову одет чепец, а тёмное и скромное платье застёгнуто до самого горла. Она выглядела сейчас почти как монахиня, испрашивающая благословения у своего пастора.
– Не нужно, не нужно, - вымолвил благодушно епископ, но всё же подставил перстень для поцелуя.
– Посидите минуту со старым одиноким человеком.
– Его голос печально дрогнул, и я догадался, что стоящая на столе бутылка была не первой из тех, с содержимым которых сегодня ознакомился Герсард.