Меч и Цитадель

Вулф Джин Родман

– Я видел его и тоже об этом задумывался, – сказал я, ища в воспоминаниях Теклы подтверждение сказанного Кириакой, но не нашел ничего, кроме слухов да сплетен.

– Расскажи мне о нем! Прошу тебя, Севериан, прежде чем…

– Нет, не сейчас. Чем какогены могут мне угрожать? В чем опасность?

– В том, что Автарх наверняка отправит разведчиков искать их, и наш архонт, думаю тоже. Всех обнаруженных рядом с ними сочтут шпионами какогенов или, что еще хуже, изменниками, разыскивающими их, дабы привлечь на свою сторону в каком-нибудь заговоре супротив Трона Феникса.

– Понятно.

– Севериан, не губи меня. Молю, не

губи. Женщина я не из добродетельных, с тех пор как оставила Пелерин, жила в грехе и сейчас не могу взглянуть в лицо смерти.

– И что же ты натворила? – спросил я. – Отчего Абдиес желает твоей смерти? Об этом тебе известно?

Задушить человека с неразвитой шейной мускулатурой проще простого, и я уже разминал пальцы, готовясь исполнить порученное, но в то же время жалел, что мне не позволено воспользоваться «Терминус Эст».

– Я всего лишь любила слишком многих мужчин, пренебрегая супругом.

Словно бы поднятая на ноги волной воспоминаний обо всех тех объятиях, она встала и двинулась ко мне. В лунном свете, вновь озарившем ее лицо, глаза Кириаки заблестели от навернувшихся слез.

– После женитьбы он был так жесток, так жесток ко мне… и потому я, в пику ему, завела любовника, а после еще одного и еще… – (Голос ее звучал все тише и недолгое время спустя сделался едва слышен.) – В конце концов поиски новых любовников вошли в привычку, стали этаким способом задержать ход времени, показать себе, что жизнь вовсе не утекла между пальцами, что я еще вполне молода – взгляни-де, мужчины с прежней охотой подносят тебе подарки, с прежней лаской тянутся к твоим волосам… Ради этого я, если уж на то пошло, и оставила Пелерин. – Кириака сделала паузу, словно бы собираясь с силами. – Знаешь, сколько мне лет? Я тебе говорила?

– Нет, – отвечал я.

– Тогда и не скажу. Однако еще немного, и я вполне могла бы стать тебе матерью. Если бы понесла в течение года-другого после того, как обрела к этому способность. В то время мы странствовали далеко на юге, где течения носят по черным морям огромные иссиня-белые льды. Был там невысокий холмик, и я не раз, взойдя на него, глядела вдаль и мечтала: одеться бы потеплее, запастись пищей, взять с собой ученую птицу, которой у меня никогда в жизни не было, но очень хотелось бы завести, догрести в шлюпке до льдины побольше и уплыть на ней, на собственном ледяном островке, к северу, к песчаному острову, заросшему пальмами, да отыскать там руины замка, выстроенного на заре мира… Вот тогда-то, одна на льдине, я, скорее всего, и родила бы тебя. Отчего бы воображаемому сыну не появиться на свет во время воображаемого плавания? И рос бы ты, ловя рыбу, плавая в море теплее парного молока…

– Над жизнью неверной жены властен только ее супруг, – напомнил я.

Кириака протяжно вздохнула: очевидно, мое замечание развеяло ее грезы.

– Среди окрестных армигеров-землевладельцев он – один из немногих, стоящих на стороне архонта. Остальные надеются, не повинуясь ему насколько посмеют и подстрекая к смуте местных эклектиков, склонить Автарха к его смещению. Я же, выставив супруга на смех, превратила в посмешище и его друзей, и архонта.

Благодаря живущей в памяти Текле перед моим мысленным взором предстала загородная вилла – наполовину особняк, наполовину форт – о множестве комнат, почти не изменившихся за две сотни лет. В ушах зазвучало хихиканье дам, топот охотничьих скакунов, и звуки рогов за окном, и лай гончих,

натасканных на кабанов. Именно в этот мир надеялась удалиться Текла, и мне стало жаль Кириаку, насильно запертую в сем тесном мирке, не успев повидать хоть сколь-нибудь более широких сфер.

Подобно покоям Инквизитора из пьесы доктора Талоса, судилищу, таящемуся в лабиринтах самых нижних уровней Обители Абсолюта, в самых пыльных чуланах памяти каждого хранятся счета, по коим все мы стремимся расплатиться с долгами прошлого изрядно утратившей ценность монетой настоящего. Один из таких счетов я и погасил, пощадив жизнь Кириаки в уплату за гибель Теклы.

Знаю: выведенная из летнего домика, она заподозрила, будто я намерен покончить с нею у кромки воды. Нет, вместо этого я указал ей на реку:

– Ацис быстро течет к югу, пока не сольется с водами Гьёлля, а тот, уже куда медленней, течет к Нессу и после – к южному морю. Беглеца, затерявшегося в лабиринтах Несса, не найти никому, если только он сам того не пожелает: улиц, дворов и доходных домов там без счета, не говоря уж о сотнях всевозможных лиц из сотен всевозможных стран. Будь у тебя возможность отправиться туда, одетой, как одета сейчас, без друзей, без денег, воспользуешься ли ты ею?

Кириака кивнула, прижав бледные пальцы к горлу.

– Преграды для лодок под Капулом еще нет: Абдиесу известно, что нападений снизу, против течения, до середины лета опасаться не стоит. Однако течение под его сводами может опрокинуть лодку, а это верная смерть. А если даже доберешься до Несса, тебе придется добывать хлеб нелегким трудом – в прачки наняться или, скажем, в кухарки.

– Я умею укладывать куафюры и шить. Но, Севериан… я слышала, что иногда, в качестве последней, самой ужасной пытки, вы убеждаете пленника, будто его отпускают на волю. Если сейчас ты так и делаешь, будь добр, прекрати. Мне и без того хуже некуда.

– Такое в ходу у калогеров или иных особ духовного звания. Нам ни один клиент не поверит. Однако я хочу убедиться, что ты не наделаешь глупостей, вернувшись домой или вознамерившись просить архонта о помиловании.

– Я, конечно, глупа, – созналась Кириака, – но нет. Подобное не придет в голову даже мне, клянусь.

Держась у кромки воды, мы дошли до лестницы, где караульные встречали гостей архонта, а возле берега покачивались на якорях крохотные, ярко раскрашенные прогулочные лодки. Сообщив одному из солдат, что мы собираемся прокатиться по реке, я спросил, удастся ли нам нанять гребцов, чтобы подняться назад, вверх по течению. Караульный ответил, что мы, если угодно, можем оставить лодку у Капула, а назад воротиться в наемном фиакре. Стоило ему, отвернувшись, возобновить беседу с товарищем, я сделал вид, будто осматриваю лодки, и осторожно распутал носовой фалинь той, что была зачалена дальше всех прочих от освещенного факелами караульного поста.

– Так, значит, теперь ты должен бежать на север, а я все деньги у тебя забрала? – ахнула Доркас.

– Мне много не нужно, а понадобятся – заработаю, – поднявшись, заверил ее я.

– Возьми назад хоть половину.

Я отрицательно покачал головой.

– Тогда хоть два хризоса. Я, если совсем туго придется, могу собой торговать или воровкой стану.

– За кражу карают отсечением руки. Уж лучше я буду рубить руки другим, чтоб не остаться без ужина, чем ты – расплачиваться за ужин собственными руками.