Меч и корона
Шрифт:
Но когда мы сидели рядом на возвышении за главным столом, поглядывая на моих вассалов, которые с жаром воздавали должное блюдам и вину, Элеонора стала мало-помалу оттеснять королеву. Своих баронов я и не замечала в ту минуту, когда рука Жоффруа слегка коснулась моей — он протягивал мне чашу почета.
О чем мы с ним беседовали? Понятия не имею. Об искусстве и литературе немного. Оказалось, граф — человек редкой начитанности. О планах графа в отношении Анжу. Кажется, он еще рассказывал мне о талантах Александра Македонского как непревзойденного мастера тактики сражений. Восхищался победами моих отца и деда на полях битв. О, он хорошо понимал, чем завоевать мое сердце! Не стал напоминать мне о том, каким беспомощным полководцем оказался мой супруг.
57
«Горелое Витри» (от франц. brule — «сожженный, сгоревший»).
Как и тень Людовика. О короле мы вообще не говорили. Да и о Матильде, насколько помню, тоже. Мы избегали говорить о том, что происходило в нашей жизни до этой минуты.
Что же тогда так сильно тронуло мое сердце, как никогда прежде? Граф Жоффруа обращался со мной как с равной, а не как с глупой женщиной, которая ни в чем не понимает, кроме шитья да благотворительности в пользу бедняков, рассуждать же о государственных делах вовсе не смеет. Он спрашивал мое мнение о положении европейских государств, о мощи великой восточной империи со столицей в Константинополе, проявлял интерес к тому, что я говорила о трудностях, испытываемых разделенным папским престолом [58] . Он беседовал со мной, прислушивался ко мне, взвешивал мои суждения. Когда же хоть кто-то из мужчин делал это в последний раз? Да никто — со времени смерти моего отца, уж почти десять лет тому назад, а тогда я была еще слишком молода, чтобы высказывать здравые суждения.
58
Начиная с 1130 г., с избрания двух пап — Иннокентия II и Анаклета II, раскол в верхушке католической церкви периодически давал о себе знать. К тому же нарастали ее расхождения с Восточной (православной) церковью, завершившиеся полным разрывом в 1154 году.
Разве же святой Бернар не заклеймил меня за неуместную для женщины дерзость иметь собственное мнение?
Анжуец выслушивал мои ответы, пристально глядя мне в глаза, и предлагал новые вопросы. Считаю ли я, что Анжу враждебно Франции? Рассматриваю ли его как угрозу Аквитании?
И меня все это так заворожило, что я невольно сжала кулаки, боясь потерять контроль над собой, а слова слетали с моих губ, словно у ребенка, который обрадовался вдруг проявленному к нему вниманию. Подобная откровенность не свидетельствует о мудрости. Изо всех сил я старалась, чтобы мои ответы были сдержанными и взвешенными. Кажется, мне это так и не удалось.
В тот вечер Жоффруа Плантагенет словно заколдовал меня. Я-то представляла его себе неотесанным деревенщиной, а он успевал проследить, чтобы гости чувствовали себя как дома, не забывал об Аэлите — и все делал с величайшей учтивостью. Он и сына втянул в обсуждение вопроса о том, где нам лучше завтра поохотиться. И в то же время я непрестанно чувствовала, что все его внимание сосредоточено на мне. Он следил за тем, чтобы мне подкладывали самые изысканные мясные блюда, а кубок не забывали наполнять вином.
Людовик даже внимания не обратил бы на такие мелочи.
Граф протянул мне поднос с кистями южного винограда, и его пальцы коснулись моего запястья. При этом он не смотрел на меня, но я знала, что он жаждет меня. Я это знала…
— Эй, послушай, — наклонилась к моему уху Аэлита.
— Ну, что там?
— Берегись графа Анжуйского. — Глаза Аэлиты блестели, а взгляд был устремлен на сенешаля, пока тот говорил с дворецким, в каком порядке какие блюда подавать. — Он вышел на охоту.
— Не возьму в толк,
— Да прекрасно ты все понимаешь! И охотится он не на оленя. Мечтает добыть в качестве трофея тебя.
— В таком случае его постигнет разочарование.
— Подумай хорошенько, чтобы тебе самой не пришлось остаться разочарованной, сестра моя! — Я вскинула брови, но Аэлита усмехнулась. — Хочешь, дам тебе совет?
— Вот уж не нуждаюсь.
— А я все равно дам. Держись за него!
— Как ты ухватилась за Рауля? Подумай, к каким бедам это привело. — Я тут же пожалела о сказанном, потому что Аэлита залилась краской до корней волос. — Прости меня. — Я сжала ее руку. — Я сказала то, о чем нельзя вспоминать. Но я не вольна следовать своим желаниям.
— Значит, признаешь, что он тебе понравился?
— А как я могу этого не признать? Нравится — это одно. А ничего другого я и не признаю. Не стану я и поступать в угоду своим чувствам, ибо это не принесет ничего, кроме боли!
А потом он танцевал со мной. По указанию графа Жоффруа музыканты заиграли простую хороводную мелодию. Граф встал, подал мне руку.
Могла ли я отказаться? Людовик никогда со мной не танцевал.
Мы присоединились к другим парам и стали проделывать несложные па танца. И эти па, и музыка были мне знакомы, а хоровод не требует особого искусства, поэтому мыслями можно витать где угодно. И не в последнюю очередь думать о том, как изящно взлетают длинные рукава и юбки моего наряда. И, разумеется, о мужчине, который направлял меня, поворачивал туда и сюда. Вот это был для меня настоящий пир, где подавали музыку и смех. Словно по жилам у меня разлился густой сладкий мед. Камзол партнера часто задевал мои бедра, от него исходил мужской запах, а когда мы сблизились, я почувствовала жар его тела. Все это заставляло меня испытывать неземное наслаждение. И задыхалась я вовсе не от танца, как не от него полыхали мои щеки, когда музыка уже смолкла.
— Благодарю вас, госпожа.
Граф низко поклонился и прикоснулся губами к моим пальцам.
Горячая волна прокатилась по моему позвоночнику и осела внизу живота.
— И я вам благодарна, — ответила я учтиво, но прохладно.
Мы вернулись за стол, граф Жоффруа поднял свой кубок.
— Предлагаю тост, госпожа. За нашу дружбу.
— За нашу дружбу.
Я подняла кубок и выпила, не обращая внимания на то, что Аэлита тихонько подтолкнула меня локтем.
Граф хотел больше, чем просто дружбы. Я тоже.
А пока мы обедали, один из моих менестрелей затянул песню о горестях и радостях неразделенной любви.
Коль жаворонок, к солнцу устремляясь И нежностью своей переполняясь, Махать крылами напрочь забывает И падает в восторге наконец, Меня к счастливцу зависть угнетает, И сам дивлюсь, как сердце не растает, Расплавившись от страсти, как свинец!От этих вещих слов у меня холодок пробежал по спине, хотя в зале было жарко. От страсти таяли мои кости. Ах, это правда. Должна же и я познать счастье.
Следующим утром мы отправились на охоту. Нас сопровождали Аэлита, рыцари графа Жоффруа со своими оруженосцами и целая свита сокольничих и псарей. День был ясный, по небу стремительно летели легкие облака, подгоняемые игривым ветерком — в такую погоду очень хорошо охотиться с соколами.
На перчатках у сокольничих сидели двое потомков моих прежних кречетов: они лучше всех бьют журавлей и цапель. Сколько же времени я не выпускала их? Уж и позабыла, как они прекрасны, как великолепно приспособлены к тому, чтобы летать и чтобы убивать; а птицы как раз распрямили крылья и зазвенели колокольчиками на опутинках. Какие же они изысканно-величественные! Из учтивости я предложила одного графу Жоффруа.