Меч и корона
Шрифт:
При упоминании таких обширных владений глаза Людовика снова заблестели:
— Франция и Англия под одним скипетром. Еще и Аквитания, разумеется.
— Нет, государь, — прозвучал голос аббата Сюжера, на которого всегда можно было положиться. Он отвлек Людовика от жадного мысленного созерцания возможных приобретений. — Не следует выходцу из Анжуйского дома носить корону Франции. Вы должны родить наследника мужского пола. Как наши бароны воспримут подобный способ обходить салический закон? Мы окажемся под угрозой мятежа, а вас в стране не будет… Священное Писание учит, что такой брак недопустим. Мне нет нужды напоминать вам об этом, правда?
На
— Господин мой. Если вы не уверены, как тут следует поступить… — Я позволила себе легкую усмешку, искоса взглянув на Жоффруа. Он-то думает, что я сейчас толкну короля в объятия анжуйцев. Полагает, что я склоню чашу весов в пользу усиления и возвышения Анжу. Бог свидетель, этого я делать не стану! — Я хочу лишь добра для нашей дочери. Но вы же понимаете, что этому браку не бывать. Разве вы не догадываетесь, кто громче всех поднимет голос против такого союза? Не кто иной, как аббат Бернар. Он ни за что не потерпит кровосмешения. Он заклеймит этот брак, заклеймит и вас, если вы допустите, чтобы подобный брак свершился.
В душе Людовика заметно боролись гнев и нерешительность, и ни одно из этих чувств не брало верх.
— Неужто король Франции склоняется перед диктатом аббата Клерво? — уколол короля Жоффруа.
— Вы ведь понимаете, — я крепче сжала пальцы на грубой шерсти одеяния Людовика, — что нельзя снова попадаться в эту ловушку кровосмешения, господин мой. Вы же помните, чем это закончилось в прошлый раз.
Витри-ле-Брюле. Отлучение. Сейчас я была полностью уверена в силе своих доводов. А что Людовик? Для него это стало последней каплей.
— Конечно. Витри. Я принял решение, господин мой граф. Я не даю вам своего согласия.
Слава Богу! Я своего добилась. Все висело на ниточке, но я своего добилась.
Надо отдать должное анжуйцу — он хорошо скрыл свое разочарование. Ноздри у него раздувались, губы сжались в тонкую полоску, но голос, когда он заговорил, звучал спокойно:
— Я сожалею о вашем решении, господин мой.
Я, впрочем, не собиралась торжествовать. Надо еще вырвать из его руки занесенный нож. Я рискну всем и поставлю на нежелание анжуйца выдавать и себя, и меня. Приму его вызов и докажу, что выдержкой могу поспорить с ним. Он что, и вправду считает меня дурочкой, которую легко обмануть и заставить поверить, что под угрозой ее репутация?
— Господин мой граф Анжуйский, — бесстрастно сообщила я Людовику, — выразил нежелание соединить свои силы с нашими в крестовом походе. Быть может, вы добавите к моим уговорам свой голос и сумеете его переубедить?
Людовик рад был уйти с зыбкой почвы предыдущего разговора, а после моих слов на его лице (весьма кстати) изобразилось изумление, смешанное с ужасом.
— Не желает сражаться за дело Христово? — Как удручающе предсказуем король. Как легко им манипулировать. — Каждый христианский государь должен откликнуться на призыв выступить в крестовый поход.
Жоффруа с деревянным лицом склонил голову.
— Я этого делать не имею права. Я должен отстаивать свои интересы в Анжу и Нормандии. Если же я уведу войско в Палестину, то не смогу гарантировать мира в собственных владениях, а это никому не принесет пользы. К тому же у меня и в Пуату есть долг…
— А я полагала, господин мой, что семейные узы склонят вас к походу, — перебила его я.
— Это о чем? — Людовик нахмурил брови.
— Сводный брат графа Анжуйского,
Граф с силой сжал свой кубок, потом отпустил.
— Боюсь, этого я не могу.
— Думаю, вам следует пересмотреть свое решение, — проговорил Людовик, теперь вдвойне пораженный поведением графа.
— Не могу.
Он едва-едва удерживался от откровенной грубости.
— Если граф Жоффруа так беспокоится о своих обязанностях сенешаля Пуату… — Я великолепно изобразила глубокую озабоченность, глаза мои сияли ясным светом. Паузу я выдержала подольше, переводя взгляд с Людовика на анжуйца и назад. — Мы могли бы назначить сенешалем в Пуату кого-нибудь другого, если граф отправится исполнять свой христианский долг в Святой Земле. Прошу вас, подумайте еще раз об этом, благородный граф Анжуйский. Нам было бы очень приятно видеть вас рядом. Чего стоит земная власть — всего-то должность сенешаля Пуату — по сравнению с Божьим благословением и обещанием вечной награды на небесах? А в Пуату найдутся другие доверенные люди, если вы откликнетесь на призыв Господа нашего.
Наконец я позволила себе широко улыбнуться, глядя прямо в спокойное лицо Жоффруа Анжуйского — нелегко ему давалось это внешнее спокойствие.
А какая прекрасная угроза, достаточно замаскированная, но вполне понятная!
После этого завтрак завершился очень быстро, что никого не удивило. Граф Анжуйский от гнева был натянут как струна; выходя из королевских покоев, он ограничился торопливым поклоном. Я подумала, что нажила в его лице врага, но это меня не слишком беспокоило. Сын графа сумел поклониться более почтительно, глаза его, как мне показалось, старались встретиться с моими, прежде чем он вслед за отцом переступил порог.
Я не пошла ему навстречу, отвернувшись от них обоих — двух беспощадных и самовлюбленных волков, между которыми и выбирать-то не приходилось.
И все же мне стало жаль Анри Плантагенета, которого постигло такое разочарование. Но он молод, еще найдет себе невесту, которая доставит ему и власть, и почет, если он их сам не добудет. Мне думалось, что добудет и сам… Такого мужа я хотела бы для своей дочери, да только не ценой моей свободы самостоятельно принимать решения.
В итоге все завершилось к моему глубочайшему удовлетворению. Как я радовалась этому!
Анжуйцы покинули двор, ибо их здесь больше ничто не держало. Возвратившись к своему безрадостному существованию, я снова с головой окунулась в дела, связанные с подготовкой крестового похода, но где-то в глубине сознания сидела мысль о моем собственном близкородственном браке, временами она вонзалась в мозг, как шпоры в бока лошади. А изумруд, подаренный Жоффруа? Я достала его из шкатулки, с нежеланием взяла в руки и по какому-то капризу протянула Агнессе.
— Возьми себе, — улыбнулась я, увидев растерянность на ее лице. — Это в возмещение всего того, что ты ради меня делаешь. Он отлично подойдет к твоему красновато-коричневому платью, а у меня и так остается много драгоценностей.