Меч ислама
Шрифт:
Дело о колдовстве должно расследоваться согласно долгу и законам инквизиции, и, окажись подсудимая колдуньей или просто еретичкой, ее обязательно сожгут на костре на следующем аутодафе. Само же по себе дело столь ординарно, думал кардинал, что не потребует его дальнейшего вмешательства.
Но он поторопился с этим заключением. Через полчаса после его возвращения в замок к нему явился взволнованный фрай Хуан де Арренсуэло.
Он принес известие, что фрай Луис Сальседо уже открыто протестует против порядка судопроизводства и осуждает его как нарушение закона. Приговор, вынесенный дону Педро, по утверждению фрая Луиса, основывается на показаниях,
Арренсуэло пытался унять доносчика напоминанием, что не следует будить лихо, пока оно тихо, что в данной ситуации протесты и умозрительные рассуждения фрая Луиса – всего лишь игра воображения.
– Игра воображения! – Фрай Луис рассмеялся. – А разве приговор дону Педро не игра воображения, позволяющая ему избегнуть более сурового наказания, которое, возможно, его еще ждет?
Он заявил это при большом скоплении людей в монастыре, в его словах чувствовалась явная угроза. К тому же рвение и страсть доминиканца произвели сильное впечатление на слушателей: они сочувственно восприняли его слова.
Кардинал был сильно раздосадован. Но природная мудрость побудила его скрыть свои чувства: на стороне противника – правда, а досада – плохой помощник в делах. Он призадумался, не говоря ни слова, чтоб не выдать своего огорчения.
Наконец он позволил себе улыбнуться доброй, не без лукавства, улыбкой.
– Мне сообщили из Сеговии, что местный инквизитор веры тяжело болен и требуется преемник. Я сегодня же обсужу назначение на эту должность фрая Луиса Сальседо. Его рвение и кристальная честность – залог успеха. Он отбудет в Сеговию тотчас по принятии решения.
Но предложение, разрешавшее, по мнению кардинала, все трудности, явно испугало фрая Хуана.
– Фрай Луис расценит новое назначение как попытку устранить неугодного свидетеля – попытку подкупить его, чтобы он замолчал. И будет пылать разрушительным праведным гневом, который ничто не сможет потушить.
Кардинал понял, как справедливо замечание фрая Хуана, и вперился взглядом в пустоту. Итак, монах, ревнитель правды, грозится свести на нет все усилия, если пыткой не удастся вырвать нужного признания у женщины. Отныне на это вся надежда.
Внезапно без вызова явился секретарь. Кардинал раздраженно отмахнулся от него:
– Не сейчас! Не сейчас! Вы нам мешаете.
– Послание короля, ваше высокопреосвященство.
Заметив недоумение на лице кардинала, секретарь пояснил: служители инквизиции привели человека, который был при оружии во время аутодафе, потому что явился с посланием к великому инквизитору от короля. Послание он должен вручить лично.
Пропыленный, измученный и небритый, сэр Джервас был представлен кардиналу. Он еле держался на ногах. Его глаза, воспаленные от бессонницы, запавшие и окруженные тенями, блестели неестественным стеклянным блеском, походка была шаткой от усталости.
Кардинал, человек гуманный, отметил все это про себя.
– Вы очень торопились, я вижу, – сказал он, то ли спрашивая, то ли утверждая свои наблюдения.
Джервас поклонился и вручил ему письмо.
– Усади гостя, Пабло, он ни в коем случае не должен стоять.
Англичанин с благодарностью опустился на стул, указанный кардиналом и тотчас предупредительно принесенный секретарем.
Его высокопреосвященство
– Я думаю, это ниспослано Небом, – сказал он, передавая пергамент доминиканцу. – Волею короля женщину забирают из-под опеки святой инквизиции. Отныне она не имеет к нам никакого касательства.
Но фрай Хуан, читая письмо, хмурился. Даже если подсудимая и не колдунья, она все же еретичка, и душу ее нужно спасти. Фрай Хуан негодовал на королевское вмешательство в сферу, которую почитал промыслом Божьим. В другое время генеральный инквизитор разделил бы его негодование и не отдал бы еретичку без борьбы и строгого напоминания его величеству, что он подвергает себя опасности, вмешиваясь в дела веры. Но сейчас приказ пришелся очень кстати, разрешил все трудности и спас генерального инквизитора даже от возможного обвинения в семейственности. Размышляя об этом, его высокопреосвященство улыбнулся. И, обезоруженный мирной, располагающей улыбкой, фрай Хуан склонил голову и подавил в себе протест, готовый вот-вот сорваться с языка.
– Если вы как генеральный инквизитор веры утверждаете приказ, заключенная будет освобождена.
В ответе содержался тонкий намек, что король превысил свои королевские, строго мирские полномочия. Кардинал Кирога, напротив, был очень признателен королю за проявленную самонадеянность. Он продиктовал подтверждение приказа секретарю, подписал его и протянул инквизитору, чтобы тот приобщил документ к королевскому посланию. Потом он перевел взгляд на Джерваса.
– Заключенная поступает в ваше распоряжение. Кто вы, сеньор?
Сэр Джервас поднялся и представился.
– Англичанин? – Его высокопреосвященство поднял брови.
Еще один еретик, подумал он. Впрочем, не все ли равно, дело с плеч долой, и это очень хорошо. У него не было оснований испытывать что-либо, кроме благодарности к измученному гонцу.
Кардинал предложил ему подкрепиться – гонцу это явно требовалось, – пока пленницу доставят из монастыря в замок. Когда инквизиторский долг позволял проявить любезность, во всей Испании не было человека любезнее кардинала-архиепископа Толедо. Джервас с благодарностью принял предложение. Он слышал приказание кардинала немедленно доставить пленницу в замок и ответ фрая Хуана, что это займет не менее часа, поскольку необходимо выполнить некоторые формальности и внести в дело королевский приказ об освобождении подсудимой.
Два стража инквизиции явились в темницу за Маргарет. Она решила, что ей предстоит очередное изматывающее душу заседание трибунала, пародия на правосудие. Однако ее провели через просторный зал к огромным двойным дверям, выходящим на улицу. Один из стражей отворил боковую дверцу, и второй, следовавший за ней, махнул рукой в сторону улицы.
Возле двери стояла повозка, запряженная мулами, и страж подал ей знак сесть туда. Маргарет огляделась в нерешительности. Аутодафе завершилось, и улица перед монастырем, как и другие, была переполнена людьми, возвращающимися домой. Маргарет хотелось узнать, куда ее повезут. Перемены в судебной процедуре вызвали у нее новый прилив беспокойства. Но она не знала испанского и не могла ничего выяснить. Одинокая, беспомощная, слабая, она и не пыталась сопротивляться. Сначала нужно, набравшись терпения, узнать, что ей уготовила судьба.