Меч Мартина

Джейкс Брайан

— Фред уверен, что вы — те самые пришельцы из прошлого. Вы ему верите?

— Конечно, — без колебаний кивнул Брагун. — И мы добудем этот пергамент из Обители. Так, Саро?

— Вне всякого сомнения, — отозвалась Саро. — Спорю на чай с нектаром, вы еще затанцуете, мисс Марта.

Марта радостно улыбнулась:

— Этот мой первый танец будет для вас. А завтра я перепишу загадку сестры Амил, чтобы не забыть слова.

— Мудрая у меня сестричка, во! — подскочил к ним Хорти. — Я тоже займусь этим. Кто лучше меня читает карту?

Брагун

и Саро переглянулись.

— Посмотрим, посмотрим, — пробормотал Брагун.

Их беседу прервала сестра Сетива. Целительница подошла с фонарем в лапе и обратилась к гостям:

— Я вас провожу в спальню. Переночуете в палате рядом с моей кельей.

Брагун поклонился сестре Сетиве:

— Даже не верится, что буду спать в настоящей кровати.

— Да уж, где нам только не приходилось преклонять буйные головушки! Но как только рассветет, снова подумаем, как вам помочь, Марта.

Брагун решительно хлопнул хвостом:

— Можете спокойно спорить на свой завтрак, Марта. Мы вас не оставим.

— Приятных сновидений, друзья.

Сетиве эти разговоры надоели, и она не слишком нежно подтолкнула своих новых подопечных корявым терновым посохом:

— Следуйте за мной! Идем в мою лечебницу. И горе вам, если будете храпеть и нарушать мой покой.

— О, мы будем тише воды в пруду в безветренный день, а утром увидите, какой будет порядок, — заверил ее Брагун.

При входе в палату Сетива подняла взгляд на Саро и Брагуна:

— Стереть грязь с лап и эти глупые улыбки с физиономий! Спокойной ночи! — пожелала сестра Сетива командным голосом и захлопнула за собою дверь.

12

Рассветный северо-восточный горизонт радовал предвестиями доброй погоды. Солнечные лучи превращали туман над речкой в легкую золотистую дымку. Лонна Острый Глаз, прихрамывая, вышел вслед за выдрами, высыпавшими из пещеры, чтобы встретить Графо Трока. Гость прибыл на странного вида неуклюжей посудине, с закругленными обводами носа и кормы. Середину судна занимала шаткая с виду надстройка, смахивавшая на сарай. Парус, небрежно подобранный на единственной рее единственной мачты, во многих местах был украшен грубыми заплатами.

Графо Трок оказался толстой жизнерадостной речной выдрой. Макушку его украшал железный шлем, похожий на кухонную кастрюлю, а на физиономии сияла улыбка, с которой он, очевидно, расставался еще реже, чем со шлемом. Подвалив к берегу и положив на палубу весло-шест, речной волк вразвалочку сошел на берег.

Морские выдры обступили своего товарища, и тут же начались лапопожатия, объятия, послышались приветствия.

— Ху-ху-ху, — гудел гость, — и

чем вы только здесь питаетесь? Все такие здоровенные да веселые. Сорк, пышка моя, твои ореховые пряники все еще лучшие на северо-востоке?

Он обнял старушку Сорк и приподнял ее, а она шутливо хлопнула его по затылку поварешкой:

— Отпусти, кадушка пузатая! Я всю ночь пекла ореховые караваи на твое бездонное брюхо.

Графо осторожно опустил Сорк и повернулся к Лонне:

— У-ху-ху, чтоб меня раздуло да сморщило! Это, значит, мой пассажир. Больше, чем я ожидал, больше.

Лонна пожал лапу Графо:

— Рад знакомству, друг. Но я не хочу быть просто грузом. Смогу помочь веслом и шестом.

Рослый Графо рядом с Лонной все же казался карликом.

— Веслом, говоришь? Да ты сможешь моего «Жучка» через пороги на горбу перекинуть. И меня вместе с ним. Что ж, в путь… вот только чуток перекусим перед дальней дорогой.

Лонна уже позавтракал, поэтому он лишь пощипывал корочку ржаного каравая и запивал ее сливянкой, с восхищением наблюдая, как Графо управляется с завтраком. Едоком он оказался отменным. Графо Трок намазывал краюху орехового хлеба медом и макал ее в острый раковый суп. Разломав яблочный пирог, он накрошил его в тушеные грибы, а луковый пирожок щедро сдобрил сливовым джемом.

Скоренько справившись с кучей провизии, Графо похлопал себя по обширному пузу:

— Ну, Лонна Острый Глаз, бери свои лук и стрелы — да на палубу. Хватит обжираться, время дорого.

Выдры нагрузили «Жучка» неимоверным количеством съестного. Лонна печально смотрел на гостеприимных хозяев, которых он покидал навсегда. Тепло попрощавшись с Речным Псом, Сорк, Марину и многими другими морскими выдрами, Лонна подошел к Эбрику и Стаггу. Они крепко обнялись. Слеза стекла по щеке барсука.

— Прощай, друг. Никогда не забуду тебя и твоего сына. Вы мне спасли жизнь, выходили меня. Все, что я могу вам дать взамен, — моя благодарность и дружба на всю жизнь.

Эбрик провел хвостом по земле:

— Дружба — величайший дар. Я знаю, Лонна, если бы ты нашел меня беспомощным и умирающим, ты бы сделал то же самое. Иди, друг, и знай, мы тебя никогда не забудем.

Лонна поднял и прижал к себе Стагга. Тот стер слезу, катившуюся по изуродованной шрамом щеке барсука.

— Лонна, ты для нас тоже много сделаешь, когда расправишься с крысами-пиратами. Они не смогут больше никого обижать.

Барсук поставил толкового малыша наземь, шагнул на борт. Графо оттолкнулся от берега, и Лонна, подняв лук над головой, воскликнул:

— Стагг, клянусь тетивой, которую сделал твой отец, я сотру Рагу Бола и его сброд с лица земли. Прощай!

Графо Трок провел всю жизнь на водных путях северо-востока. Не было здесь речки, протоки или ручья, с которыми он не был бы знаком. Суденышко быстро продвигалось по потоку. Графо сощурился на голубое небо, отмеченное кое-где пушистыми белыми облачками: