Меч на ладонях
Шрифт:
Паренек аж подпрыгнул:
– Я! Я, дядька Энрико! Бросайте веревку.
Сверху послышалось шебуршание, и на головы отряда свалился конец толстой волосяной веревки.
– Эй! Ты там иди первый, Пипо! Чтоб, ежели чего… И пускай по одному ползут. А то веревка не новая, сам знаешь.
Пипо ухмыльнулся и рванул по веревке вверх, как заправский гимнаст. Через десяток секунд сверху раздался приглушенный голос:
– Вяжите к веревке миланцев – мы их по одному потянем!
Еще через минуту связанный ополченец исчез в тумане над головами русичей.
Когда начали поднимать второго пленника, тот внезапно очнулся. Увидев себя связанным и подвешенным между небом и землей, миланец не нашел ничего умнее, как заорать дурным голосом. Тут же из тумана раздался звук трубы. На помощь спешило миланское войско.
– Мля, капец нам, – тихо констатировал Костя.
Наверху споро оглушили связанного и снова кинули вниз веревку.
– Давай-ка, друг Захар, иди первым. – Костя подтолкнул замешкавшегося Захара к веревке. Понимая, что время дорого, сибиряк схватился за единственный путь в относительную безопасность, но его, уж собравшегося ползти наверх, задержала рука фотографа. – Погоди секундочку, – Малышев снял со своей шеи автомат и мешок с магазинами (револьвер и патроны к нему он хранил на поясе, а тяжелое вооружение носил отдельно). – На-ка, если чего, то сверху поддержишь. У тебя это лучше получится.
Захар кивнул и быстро полез по веревке.
Костя отошел так, чтобы закрыть начавшему подозрительно крутиться миланцу путь отхода к приближавшимся его товарищам. Звуки рога и крики раздавались все ближе и ближе. Наконец сверху раздалось:
– Лови. – Вниз полетел спасительный конец веревки.
Тут же уже казавшийся смирившимся с пленом командир засады резвым зайцем прыгнул в сторону. Руки его были связаны, но ногами он перебирал не хуже остальных. Путь к своим ему был закрыт страшными чернокнижниками, напавшими на них, но зато оставался открытым путь от стены на север, куда связанный пленник припустил с максимально возможной скоростью, на ходу выкрикивая: «Милан! Ко мне!»
На глазах у Кости убегал возможный крупный выкуп и перспектива решить все свои проблемы одним махом.
Фотограф колебался всего долю секунды. Сработали ли это рефлексы, или это было осознанное решение, но уже спустя пару мгновений за связанным беглецом метнулась тень «полочанина». Как ни велики глаза у страха, а длина ног тоже имеет значение. Убежать противнику удалось недалеко. Уже через два десятка метров пятка Малышева догнала задницу улепетывавшего противника, послав того в непродолжительный полет. Едва миланец упал, сверху, не давая больше ему раскрыть и рта, навалился фотограф.
– Ты у меня, с-с-сука, еще побегаешь, – многообещающе зашипел в ухо оглушенному беглецу Малышев. – Я тебе такие пробежки устрою…
Какие именно физические упражнения ему придется выполнять, пленник так и не узнал – появились миланские кавалеристы. Видимо, попавший в плен и действительно был важной шишкой, раз для его спасения организовали целую экспедицию под самые стены, охраняемые чарами.
Встретили спасательную экспедицию, как и следовало: сверху трескучей очередью запел автомат Пригодько, вышибая из седел всадников Милана одного за другим, полетели стрелы, кто-то метнул короткую сулицу. Соревноваться с колдовством никто не пожелал, и площадь перед стеной, неплохо просматривавшаяся в тумане, быстро очистилась от атакующих. Остались только несколько раненых, скулящих тел и пара бездыханных трупов.
Костя тихо выругался над потерявшим сознание от ужаса и удушья итальянцем:
– Ничего… Прорвемся! – Он хлопнул по затылку лежавшего кулем пленника. – А за тебя, бэби, я все равно бабосов получу! Никуда ты от меня не денешься!
Глава 3
День в Пюи был скучен. Двор епископа Адемара не мог похвастаться ни свободой нравов миланского двора, ни изысканной ученостью папского престола, ни зарождавшейся куртуазностью при дворе графа Тулузы. Там были только скука и надоевшее каждому домочадцу постоянство. В одно и то же время завтрак, конная прогулка стареющего прелата, служба полуденная и так далее… По крайней мере, так было до тех пор, пока в гости к епископу не пожаловал сам папа Урбан. Как только первые кибитки каравана святейшего двора появились в пределах замка, колеса повседневной жизни закрутились с нарастающей скоростью.
Следом прибыли вызванные из Клюни богословы и ученые мужи из числа верных сынов Католической церкви, потом начали подтягиваться старые, обремененные тяжелыми животами и седыми кудрями ветераны мавританских походов. Папа Урбан держал совет.
Пока в течение двух недель наместник престола Святого Петра и его верный сподвижник обсуждали будущие планы, все окрестности наполнились самыми невероятными слухами. Поговаривали и о новом походе против германского императора, и о скором освобождении христианской Испании, и о падении мусульманской Кордовы. Любители посудачить, как мухи на… нет, лучше как пчелы на мед, начали собираться из окрестных деревень и городков поближе к месту событий, чтобы спустя годы объявить себя причастными к будущим великим деяниям. Ибо, что бы ни случилось, готовилось точно что-то грандиозное – в этом сходились все.
И никто не удивился, когда в ворота епископского замка (Адемар предпочитал замок скромной келье в обители) постучался запыленный странник.
Был он тощим и загорелым, будто его коптили. Одет в рваную шерстяную дерюгу на голое тело и подпоясан обычной веревкой. В руке с обломанными ногтями он сжимал побитый дорогой посох из незнакомого дерева.
Страж епископской гвардии с сомнением посмотрел на худые босые ноги посетителя, покрывшиеся после многих дней пути толстой коркой грязи.
– Иди дальше, божий человек. – Воин даже не стал открывать двери. – Через половину лиги будет обитель Святого Михаила, там ты сможешь найти приют на ночь и чашку супа.
Охранник вознамерился уже закрыть створку окошка в двери, но худая рука незнакомца метнулась, подобно хищной змее, и задержала окошко открытым.
– Сожалею, воин, – странник говорил с легким акцентом на неплохом немецком, – но мне надо, чтобы ты пустил меня внутрь. Мне, понимаешь, очень надо встретиться с папой Урбаном.
Воин, услышав такое, молча положил ладонь на руку безумца и попробовал скинуть ее с крышки окошка, через которое и состоялся разговор, но кисть блаженного была как будто из той породы деревьев, которую ушлые венецианские торговцы везут из далекого Леванта. Это ли, а может, необычное сияние глаз странного просителя удержало рвавшиеся из уст стража сквернословия.
– Шел бы ты, паря! Я вот у епископа, почитай, пятнадцать лет служу, а и то папу увидеть уже неделю не могу. Как заперлись, так и сидят. Им только еду носят, да люди то приезжают, то уезжают. Но на каждого посетителя особое распоряжение светлейшего надо, а вот тебя никто пускать не велел. Так что не напрашивайся. Коли хочешь увидеть, то иди в обитель. Говорят, в воскресение Урбан сам будет мессу служить. Там и посмотришь на него. А теперь давай! Ступай отсюда!