Меч на ладонях
Шрифт:
Лицо монаха расплылось в улыбке:
– Верно, синьор! Верно!
Он потер вывернутую кисть. Все такой же высокий и худой, в той же заношенной и местами протертой сутане, бродяжий Божий человек весь лучился радушием.
– А я гляжу, вроде синьор знакомый, – сбивчиво поведал сборщик милостыни и продавец индульгенций, все еще растирая вывихнутую руку. – А это синьор, с которым мы так мило провели время под Бамбергом! Дай, думаю, поздороваюсь. Может, синьор, пригласит к столу бедного служителя обители Святого Креста Гонворежского да угостит кубком вина за новости какие полезные?
Намек был прозрачным, что легко предугадывалось при первом же взгляде на явно не шиковавшую достатком фигуру священнослужителя. Окрестности Милана были когда-то полны монастырей и небольших обителей, но в последнее время архиепископ Барбизан разогнал самые преуспевающие, а те, что оставил, вели замкнутый образ жизни, не приветствуя ни пилигримов, ни нищих, традиционно останавливавшихся в них на ночлег. В городе к монахам жители также относились с настороженностью, предпочитая жертвовать на свои храмы и в своих святилищах, нежели кормить отдаленные германские обители.
В предложении монаха был толк: Костя с утра проголодался, а в переговорах с неутешным отцом день мог очень растянуться, и возможность покушать в следующий раз могла представиться только под вечер. Малышев огляделся и свернул в гостеприимно распахнутую дверь харчевни. Следом юркнул отец Джьякетто.
– Как ваше путешествие? Довезли ли вы товарища? Здоров ли он? – демонстрируя отличную память, начал расспрашивать фотографа монах по мере того, как расторопный слуга выносил из кухни к их столу плошки с кашей, приправленной салом и зеленью, и тарелку жареного мяса.
Костя кивнул. Что там они наплели монаху, он помнил слабо и постарался не заострять внимания на былом. Пробурчав что-то нечленораздельное, он поинтересовался у собирателя милостыни, какие новости в последние недели тот слышал.
Отец Джьякетто был очень словоохотлив. Ловко орудуя вытащенной из-за пояса деревянной ложкой, отчего содержимое плошек и тарелки быстро таяло, он поведал о том, что так и не успел на Пьячентский Собор, но зато застал курию на дороге в Альпах и провел часть времени, молясь вместе с епископами и кардиналами Римского престола на их пути в Пюи. После Пюи папа Урбан собирался в Клюни, а затем должен быть созван Собор близ города Клермона во владениях Раймонда Тулузского. Туда теперь и держит дорогу неугомонный монах, по дороге решивший осмотреть святыни и пособирать милостыню в таком славном городе, как Милан. Вот только подают в здесь почему-то очень мало. А ведь именно этим добрые христиане ставят под сомнение саму сущность учения Христа, Который наказывал Своим сподвижникам раздавать добро и жертвовать в пользу храмов. А эти ломбардцы ряхи поотъедали по пуду, а даже ломаного гроша не хотят подать на Божье дело. В конце монолога преподобный отец сказал и интересную новость: в Монце собирается лига ломбардских городов в составе Милана, Кремоны, Лоди и Пьяченцы. Говорят, там будет и сын отлученного от церкви императора Германской империи Конрад. Видно, затевается что-то значимое и большое.
Монаха после съеденного снова начало клонить в сторону обсуждения грехов впавшего в суету и праздность общества, но Костя его прервал. Сам он уже перекусил, новостей толковых так и не услышал, зато решил, что еще в одном деле отец Джьякетто может быть ему полезен.
– А что, отец Джьякетто, ради богатого пожертвования можете ли вы на минуту забыть о лежащем на вас высоком долге перед церковью и помочь мне в небольшом, но очень важном мирском делишке? – начал издалека Малышев.
Монах заинтересованно поправил рундучок, висевший у него на боку, задумчиво осмотрел свои истрепанные сандалии и изрек:
– И насколько большое пожертвование?
Костя лениво и будто нехотя проинспектировал потолок заведения и предложил:
– Пять солидов.
Лицо монаха просветлело:
– Ну, думаю, что за такое пожертвование Господь простит Своему смиренному слуге, что тот на часок занялся мирскими делами… Если, конечно, это не предосудительное дело.
Костя склонился к по-прежнему увлеченно грызшему кость с мясом священнослужителю:
– Ну что вы! Нет, конечно. Тот пустячок, который я вас попрошу для меня выполнить, не сложен и не потребует от вас нарушения ваших канонов. – Малышев доверительно понизил голос. – Я купил лошадь, чтобы дальше не двигаться пешком в своем путешествии, и должен встретиться с одним влиятельным человеком.
Костя положил на стол два новеньких солида.
– Так вот, я хочу, чтобы вы подождали меня с лошадью недалеко от города, в гостином дворе «Седло и Метелка», это по дороге к побережью. – Он пододвинул монеты к монаху. – На одну монетку вы снимете комнату с окнами, выходящими на конюшню, у которой и привяжете мою лошадь. Вторая монетка – для вас. Ждать меня будете в комнате. На лошади должны быть и седло, и уздечка – все готовое для длительной поездки. Думаю, я появлюсь там сегодня к вечеру. В крайнем случае, я вернусь до послезавтрашнего утра.
Монах переспросил:
– И все это время нужно держать лошадь под седлом?
Русич кивнул, потом почесал голову, прикидывая, все ли он продумал.
– Еще вы заберете вместе с лошадью мой щит и меч. – Чтобы убрать гримасу непонимания с лица монаха, Малышев пояснил: – Мне еще много ходить, а я устал таскать эти железяки.
В голову Кости пришла еще одна мысль:
– А чтобы никто вас не обидел, увидев, что вы в одежде монаха, и не отобрал лошадь, которая стоит дороже десяти безантов, я возьму у вас в залог вашу сутану и рундук.
– А как же я? – пролепетал монах.
– А вы оденетесь в мою одежду, – улыбнулся Костя. – Всего на два часа, не больше.
Отец Джьякетто, вытирая лицо от прилипшей корочки жаркого, умильно закатил глаза и прошептал:
– Ну, это… Ведь без сутаны нельзя… A-a… Неисповедимы пути Твои, Господи. – И добавил уже повеселей: – Давайте сюда ваш жилет.
– Так по рукам? – обрадовался Малышев тому, что одним махом может решить все свои проблемы.
– Почему нет? Если это угодно церкви, а пять солидов очень угодны церкви, то почему бы нет, – ухмыльнулся отец Джьякетто. – Только постарайтесь не замазать мою сутану, она мне очень дорога.
Костя скептически окинул взглядом замызганную одежду странствующего монаха, но от ехидного замечания удержался:
– Ну, что же. Тогда по рукам.
Через полчаса в дверь мастерской семьи Миссаглия постучал высокий монах в очень потрепанной коричневой сутане. Полы одежды доходили странному служителю Господа только до лодыжек, но это обстоятельство мало смущало преподобного. Он весело насвистывал, поигрывая концами веревки, которую использовал вместо ремня.