Шрифт:
«Лондон, Англия
2 июня 1940 г.
Дорогой Лоренс!
Если ты получишь до пяти копий этого письма, не удивляйся. Потому что я посылаю именно такое количество депеш разными путями, так что хоть одно, по крайней мере, гарантированно найдёт тебя. Это очень для меня важно.
Я сейчас в Англии. Так много всего случилось
Глава 1
Падает чёрная ночь
— И потому теперь ты можешь сам видеть, Лоренс, что всё, о чём только что причитал в зале этот идиот Клаас, — я слышал его бормотание — чистая правда. Это конец Йориса Ван Норриса. Вот почему я послал за тобой…
Тяжёлые золотые занавески не были задёрнуты, но блеклый дневной свет не проникал за пределы их ревностной стражи. Эта величественная спальня никогда не была уютной, и даже теперь, в середине мая, дух унылого декабря витал в её затхлом воздухе.
В воздухе, столь же безрадостном, как и выражение источенного временем лица старого человека, поддерживаемого прямо-таки чудовищными подушками посреди похожей на пещеру огороженной занавесями кровати под пологом.
Но сегодня Лоренс решительно был настроен не дать запугать себя этой черноте в запавших глазах его деда, этим стиснутым в напряжении губам. Он почти нетерпеливо отвернулся от окна.
— Я всегда был готов — да и хотел — прийти… Вы знаете это, сэр!
— Но я не был готов принять тебя. Тому имелась причина, теперь она устранена или будет устранена довольно скоро.
Юноша остановился, почти на середине шага.
— Почему — почему вы так меня ненавидите? — просто спросил он.
— Ненавижу тебя? Слушай, мальчик, не будь хуже, чем тебя сотворил Бог. Ты и так всегда достаточно успешно меня устрашал.
Отдалённый грохот перекрыл тяжёлое дыхание старика. Над головой протестующе зазвенели хрустальные подвески люстры. А дубовый паркет, надёжно уложенный три сотни лет назад, содрогнулся.
— Итак, они здесь, верно? — вопрошающе проворчал Йорис Ван Норрис. — Дважды за жизнь целого поколения — и три раза за мою — они домогались подобным образом власти. И на этот раз, кажется, они выигрывают игру.
— Нет! — возражение его внука было быстрым и горячим.
Йорис Ван Норрис ухмыльнулся, его синие губы отодвинулись, обозначив жёлтые пеньки зубов. Изогнутый шрам, полученный им от пьяного ловца жемчуга на Суматре, превращал улыбку в настоящую гримасу.
— Ты всё ещё веришь в «право», «честь» и «свободу», я погляжу, — его слова решительно возвысились над назойливым перезвоном стеклянных призм, вновь сотрясённых отдалённым взрывом. — Что ж, молодёжь всегда идеалистична. Известно, что и Дом Норрисов цеплялся за гиблые дела с постоянством, достойным лучшего применения.
— Это дело не гиблое — всё ещё!
— Ты так думаешь? Держу пари, что чёрные рубашки будут разгуливать по улицам Амстердама ещё на этой неделе. Слышишь? Это смерть Роттердама. Однажды мы использовали наше величайшее оружие — освобождение вод моря — но на этот раз история не повторится, это нас не спасёт. Впрочем, что касается отдалённого будущего, ты можешь быть прав. Голландская кровь упряма, у нас в крови следовать теми путями, которые сами выбрали. Итак, поскольку ты последний из Норрисов — исключая этого болвана Пита — я составил планы для тебя…
Юноша нетерпеливо покачал головой.
— У меня есть свои собственные планы, спасибо, сэр. Может, я считаюсь слишком юным, чтобы сражаться, но и помимо этого найдётся много дел. Мы ещё сопротивляемся!
Йорис Ван Норрис поднял руку, призывая к молчанию.
— Утихни и слушай! Время — вот чем я больше не могу управлять, его у меня осталось совсем мало. Да, там всё ещё сопротивляются, сражаются в уже проигранной битве. Мы не сможем противостоять этому потоку, он снесёт нас на веки вечные. Единственный выход — это крепче охранять то, что у нас останется, планировать наперёд, готовиться принять завоевателей, когда они появятся.
— Я отказываюсь, — молодой голос перекрыл голос старика, — приходить с ними хоть к какому-то соглашению!
Старик кивнул.
— Да, наша кровь никогда не воспринимала легко согнутые колена и склонённую голову. Но я не думаю, что наши сегодняшние захватчики найдут покорных вассалов в лице нашей нации. Испанцам это так никогда и не удалось. Однако тебе не нужно оставаться здесь. Мертвец, хотя бы он и был мучеником во имя дела, принесёт своей стране меньше пользы, чем живой борец. Ты теперь будешь подчиняться мне, живому или мёртвому. Ты дашь мне своё слово в этом здесь и сейчас.
Голубые глаза схватились в безмолвной битве с упрямыми серыми. И в это долгое мгновение борьбы гладкое лицо юноши, казалось, истончилось до резких линий лица, наполовину утонувшего в подушках.
— И если я пообещаю идти вашим путём?..
— Тогда я вложу в твои руки оружие — чтобы использовать так и тогда, как ты сочтёшь нужным. Откажись — и выйдешь из этой комнаты с пустыми руками, как и заходил, вольный тратить свою жизнь так глупо и так быстро, как и собирался. Гораздо больше сражений выиграно умом, чем безумной смелостью.
Серые глаза Лоренса опустились на слабые коричневые руки старика, скручивающие и раскручивающие край толстого одеяла. Время теперь измерялось звяканьем стекла, отголоском звука агонизирующего города за шахматной доской полей.
— Почему вы просите меня об этом? На целые месяцы я был отлучён от этого дома, вы отказывались видеть меня или говорить со мной…
Йорис Ван Норрис нетерпеливо скрипнул зубами.
— Я уже сказал, что у меня была весомейшая причина для того, что я делал. И у меня нет времени теперь на объяснения. Каков твой выбор?