Меч, подобный распятью
Шрифт:
С тех пор Ричард и Аделина стали часто видеться. Чем больше они узнавали друг друга, тем сильней возникала меж ними привязанность, и Ричард бы непременно женился на ней, но в те времена это было не так-то просто.
…Прошло около года. Сезоны в свой черед сменяли друг друга. В окрестностях замка все было по-прежнему. Коровы давали молоко, крестьяне пахали землю, церковь молилась о благоденствии, и колокола на башне возвещали в свой срок о праздничных днях, а герцог справедливо судил и правил.
Ричард и Аделина провели этот год вместе, тайно встречаясь в зарослях заветной сирени или в запущенном доме Дика. Гуляя в лесу, они уходили подальше в чащу, где могли быть уверены, что будут одни. Они хранили в секрете свои отношения, понимая, что владетельный герцог никогда не позволил бы своей дочери встречаться с нищим рыцарем, каким по-прежнему был Ричард Корнелий. Несмотря на это, Дик с Аделиной любили друг друга и были счастливы вдвоем, дни их текли, не омрачаемые ничем, как вдруг неожиданно их безмятежное существование было нарушено…
– Будет, как сказал я, и никак иначе, – гневно говорил герцог, он почти кричал. Аделина пыталась возразить, но он не давал ей вставить слова. – Дочь должна быть покорна воле отца, и я говорю тебе, что ты выйдешь замуж за графа Олдриджа, и не позднее чем через три месяца. Я так решил!
Не желая принимать никаких возражений, Джонатан Лейстред ушел, хлопнув дверью. Аделина осталась одна, сокрушенная этой новостью, как ударом. Уже немолодой граф Олдридж ей совсем не нравился. Владения его были очень далеко от их дома, и, став его женой, ей пришлось бы уехать туда к нему и никогда больше не видеть Ричарда, которого она любила и который любил ее, с которым ей так хорошо было вместе… Но разве втолкуешь это герцогу? Как ни плакала она и ни противилась браку, отец ее был непреклонен, повелев ей готовиться к назначенному венчанию. Аделина всю ночь провела в слезах, а весь день в мыслях и к следующему вечеру придумала, как расстроить свадьбу.
…Солнце взошло и село. Когда часы на церкви, стоящей неподалеку от замка, пробили одиннадцать, Аделина бесшумно выскользнула из крепости через черный ход и побежала к сирени. Она спешила, потому что хотела скорее увидеть Ричарда, а еще потому, что ей было страшно одной в темноте. Она была босая, чтобы шаги ее были меньше слышны в гулких коридорах замка, отчего трава и мелкие камешки кололи ее нежные ступни. Добравшись до сирени, она скрылась в густой листве. Ричард уже ждал ее. Они не виделись несколько дней и потому не сразу заговорили о главном.
– Дик, – сказала наконец Аделина, – отец хочет выдать меня замуж за одного графа, который живет далеко-далеко отсюда, и я не в силах повлиять на него.
– Ты не выйдешь за него! – воскликнул Дик. – Я не допущу этого!
– Мне так приятно слышать это, Ричард, – промолвила Аделина, – но ты тоже не можешь этого изменить.
Повисло молчание. Дик был ошеломлен неожиданной новостью и не знал, что еще можно сказать. Аделина взглянула на него и неожиданно улыбнулась, хотя и печально:
– Ричард, – сказала она, – есть один шанс избежать этой свадьбы. Но он потребует мужества. Для себя я уже все решила. А ты сможешь сделать свой выбор сам.
– Я надеюсь, ты предлагаешь не вместе повеситься, – с досадой рассмеялся Ричард.
– Нет, конечно, нет, Дик. Но, может, это ничем не лучше, милый, я не знаю… я не могу тебе этого предложить, просить тебя, чтобы ты… – она запнулась, не решаясь сказать. – Приходи в это воскресенье в церковь, ты все увидишь сам… и сам примешь решение, а я… все равно буду любить тебя, – неожиданно заплакав, она убежала.
– Подожди, Аделина! – закричал, забыв всякую осторожность, ей вдогонку Ричард. – Какое решение? О чем ты? Но Аделина уже не слышала его.
…Это было в среду. Три дня, остававшиеся до воскресенья, пролетели быстро. И в назначенный срок Ричард Корнелий пришел к обедне в церковь архангела Михаила и вместе с прихожанами стал слушать службу. Небольшой храм был построен в принятой тогда манере: прямоугольное, сложенное из серого камня здание, крытое двускатной крышей, внутри, как это заведено у католиков, скамьи для молящихся, изваяния святых и алтарь с золотым распятьем. Окна были украшены искусными витражами.
Ричард невнимательно слушал священника, читавшего что-то на латыни, и оглядывался вокруг, ища Аделину. Она сидела рядом со своим отцом и усердно молилась. Дочитав Писание, священник обратился к народу:
– Братья и сестры во Христе! – начал он. – Все ли вы знаете, как обстоят дела в Палестине?..
…В те времена, стремительно приближающиеся к началу Третьего крестового похода, спасение христианской веры состояло в прямой связи с сохранением Иерусалима, освобожденного на сто лет раньше описываемых событий и недавно утраченного вновь. Давным-давно, на заре Крестовых походов, Готфрид Лотарингский2 отвоевал у арабов Священный город и создал Иерусалимское королевство, просуществовавшее почти век, вплоть до того момента, когда его последний король Гюи Луизиньян потерпел поражение от Саладина3, вернувшего Иерусалим под мусульманское владычество. Известие об этом повергло Европу в скорбь. И теперь, в легендарные времена Ричарда Львиное Сердце и Фридриха Барбароссы4, Рим вновь поднял знамя Креста, намереваясь идти на Восток…
– Братья и сестры! – голос священника отдавался от каменных стен гулким эхом, отчего казалось, что говорят несколько человек. – Все ли вы знаете, как обстоят дела в Палестине?.. Знаете ли вы, что сарацинские псы властвуют над градом Иисуса Христа и что христиане скитаются по Ливану и Анатолии, ища приюта и защиты от бессердечных собак? Величайшие святыни попраны, кровь христиан, пролитая по пустыне, вопиет о мщении…
…Священник долго говорил в том же ключе, подробно описывая бедственное положение дел на Востоке и ужасы, с которыми столкнулось христианское население Святой земли. Многие из присутствующих в церкви со страхом внимали словам проповедника, который в красноречии мог потягаться с Петром Пустынником5, а то и с самим Иоанном Златоустом. Он рисовал перед паствой картины, проникнутые высоким накалом страстей и драматизмом, как бы перенося их из мирного прихода на поля сражений и в разоренные сарацинами города. Он взывал к чувству долга и добродетелям, обещая прощение всех грехов и вечное блаженство в Царстве Небесном тем, кто поможет святому делу освобождения города Иисуса Христа.
Когда звучный голос священника смолк, церковь наполнилась взволнованными возгласами. Произнесенная речь возымела действие на слушателей. Несколько мужчин сейчас же приняли крест и, благословленные пастором, принесли клятву принять участие в освобождении Иерусалима. Прихожане приветствовали их одобрительными выкриками. При любых других обстоятельствах такое эмоциональное поведение было бы невозможно в церкви, но освобождение Святой земли было настолько особым по статусу событием, что правила, принятые обычно, не действовали сейчас.