Меч Предназначения
Шрифт:
Калантэ резко остановила качели, упершись каблуком в землю.
– Трое, самое большее – четверо из десяти, – сказала она, покачивая головой в притворной задумчивости. – Крутая селекция, я бы сказала, очень крутая и притом на каждом этапе. Вначале отбор, потом испытания. А затем изменения. Сколько юношей в результате получают медальоны и серебряные мечи? Один из десяти? Один из двадцати?
Ведьмак молчал.
– Я долго размышляла, – продолжала Калантэ уже без улыбки. – И пришла к выводу, что селекция детей на этапе выбора имеет ничтожное значение. Какая, в общем-то, разница, Геральт, какой ребенок
Ведьмак скрестил руки на груди, чтобы сдержать их дрожь.
– Зачем? – спросил он. – Ты ждешь ответа?
– Верно, не жду, – королева снова усмехнулась. – Как всегда, ты безошибочен в выводах. Как знать, однако, может, не ожидая ответа, я согласилась бы уделить немного внимания твоим добровольным и искренним словам? Словам, которые, быть может, ты пожелал бы произнести, а вместе с этим освободиться от того, что гнетет тебя? Ну давай примемся за дело, надо же подбросить сказителям материал. Идем выбирать ребенка.
– Калантэ, – сказал он, глядя ей в глаза. – Оставь сказителей в покое. Если им не хватит материала, они сами что-нибудь придумают. А имея в руках истинный материал, они его исказят. Как ты верно заметила, это не сказка, а жизнь. Паршивая и скверная. А посему, черт побери, давай проживем ее по возможности порядочно и хорошо. Ограничим количество творимых другими несправедливостей неизбежным минимумом. В сказке, конечно, королева может умолять ведьмака, а ведьмак требовать своего и топать ногами. В жизни королева может просто сказать: «Не забирай ребенка, прошу тебя». А ведьмак ответит: «Коли ты просишь, не заберу». И уйдет вслед за заходящим солнцем. Но за такое окончание сказки сказитель не получит от слушателей ни гроша, самое большее – пинок в зад. Потому что скучная получится сказка.
Калантэ перестала улыбаться, в ее глазах мелькнуло что-то знакомое.
– В чем дело? – прошипела она.
– Давай не будем ходить вокруг да около, Калантэ. Ты знаешь, о чем я. Как приехал, так и уеду. Выбрать ребенка? А зачем? Ты думаешь, он мне так уж нужен? Думаешь, я ехал сюда, в Цинтру, гонимый жаждой отнять у тебя внука? Нет, Калантэ. Я хотел, быть может, взглянуть на этого ребенка, посмотреть в глаза Предназначению… Потому что я и сам не знаю… Но не бойся. Я не отберу у тебя его, достаточно, если ты попросишь…
Калантэ вскочила со скамеечки, в ее глазах разгорелся зеленый огонь.
– Просить? – яростно прошипела она. – Тебя? Бояться? Мне тебя бояться, треклятый шаман? Ты осмеливаешься бросать мне в лицо твою презренную милость? Оскорблять своим сочувствием? Обвинять в трусости, сомневаться в моей воле? Ты обнаглел от моего доверительного к тебе отношения! Берегись!
Ведьмак решил, что, пожалуй, безопасней всего будет не пожимать плечами, а опуститься на колено и склонить голову. И не ошибся.
– Ну, – прошипела Калантэ, стоя перед ним. Руки у нее были опущены, пальцы, унизанные перстнями, сжаты в кулаки. – Ну наконец-то. Это соответствующая поза. Именно так отвечают королеве, если королева задает
– Да, королева.
– Прекрасно. Встань.
Он встал. Она посмотрела на него, закусила губу.
– Тебя очень обидела моя вспышка? Я говорю о форме, а не о содержании.
– Не очень.
– Ну и славно. Постараюсь больше не вспыхивать. Итак, я сказала: там, во рву, играют десять ребятишек. Выберешь одного, который покажется тебе самым подходящим, заберешь, и, о боги, сотворишь из него ведьмака, ибо таково Предназначение. А если не Предназначение, то моя воля.
Он посмотрел ей в глаза, низко поклонился.
– Королева. Шесть лет назад я доказал тебе, что есть нечто более могущественное, нежели королевская воля. Ради богов, ежели таковые существуют, докажу тебе это еще раз. Ты не принудишь меня сделать выбор, делать который я не хочу. Прости за форму, не за содержание.
– Под моим дворцом есть глубокие ямы. Предупреждаю: еще немного, еще слово – и ты закончишь в них свою жизнь.
– Ни один мальчик из тех, что играют во рву, не годится на роль ведьмака, – медленно проговорил он. – И среди них нет сына Паветты.
Калантэ прищурилась. Он даже не дрогнул.
– Пошли, – сказала она наконец, развернувшись на каблуках.
Он последовал за ней между рядами цветущих кустов, между клумбами и живыми изгородями. Королева прошла в ажурную беседку. Там, вокруг стола из малахита, стояли четыре больших плетеных ивовых кресла. На покрытой жилками плите, поддерживаемой четырьмя грифонами, стоял кувшин и два серебряных кубка.
– Садись и налей.
Она выпила, подняв в его сторону кубок, резко, солидно, по-мужски. Он, не садясь, ответил тем же.
– Садись, – повторила она. – Я хочу поговорить.
– Слушаю.
– Откуда ты знаешь, что среди детей во рву нет сына Паветты?
– Я не знал. – Геральт решился на откровенность. – Я бросил наобум.
– Так. Можно было догадаться. А то, что ни один из них не годится на роль ведьмака? Это правда? И как ты определил? С помощью магии?
– Калантэ, – тихо сказал он. – Мне не надо было ни определять, ни проверять. В том, что ты сказала раньше, была чистая правда. Годится любой ребенок. Все дело в селекции. Последующей.
– О боги моря, как говаривал мой вечно отсутствующий муж, – рассмеялась она. – Так все это неправда? Все пресловутое Право Неожиданности? Легенды о детях-нежданчиках, о тех, кто встречается первым? Так я и думала! Все – игра! Игра со случаем, забавы с судьбой! Но это чертовски опасная игра, Геральт.
– Знаю.
– Игра с чьим-то несчастьем, несправедливостью. Зачем, скажи мне, заставлять родителей или опекунов давать такие трудные и тяжелые клятвы? Зачем отбирают детей? Ведь кругом полно таких, отбирать которых нет нужды. По дорогам шастают ватаги бездомных и сирот. В любой деревне можно чуть не даром купить ребенка, в голодную пору любой кмет охотно продаст, что ему, он тут же заделает другого. Тогда зачем же? Зачем ты заставил поклясться Дани, Паветту и меня? Зачем явился точно через шесть лет после рождения ребенка? И почему, черт побери, не хочешь его взять, почему говоришь, что он тебе ни к чему?