Меч Скелоса
Шрифт:
— Свежее мясо на обед, — объявил он.
— Уф, — отозвался Конан.
— Ну тогда объедайся этой проклятой солониной, — сказал Хассек и просунул ящерицу в петлю на голенище сапога, прежде чем вскочить в седло с высокой задней лукой и удобно в нем устроиться.
Конан ничего не сказал; он знал, что когда они поджарят эту ящерицу над парой верблюжьих «лепешек», подобранных по дороге, она будет пахнуть так же хорошо, как самая лучшая говядина, и он съест ее с превеликим удовольствием. Они ехали дальше. Солнце глядело на них сверху вниз огромным пылающим глазом. Нос Конана облупился уже
— Конан, — насчет этой Испараны. После всего, что, как ты сказал мне, она сделала — вероломная дрянь! — ты все-таки освободил ее из рабства и передал своим… самаррским друзьям.
— Я не желаю рабства никому, Хасс. Она служила своему господину, а я был ее соперником, ее врагом. Я имею в виду, что я и сейчас ее враг! Она пыталась служить ему хорошо. В моей власти было освободить ее или обречь на рабство. Я вовсе не настолько ее ненавижу, поэтому я сделал то, что должен был сделать.
— Что ты считал, что должен был сделать.
Конан стянул с головы повязку и выжал из нее пот.
— Для киммерийца это одно и то же. Он, моргая, вернул повязку на место.
— Я бы не освободил ее, — задумчиво признался Хассек. — Для иранистанца это не одно и то же.
— Я буду помнить об этом, Хассек из Иранистана.
— Конан! — голос Хассека звучал обвиняюще, с притворным упреком.
— Просто держись чуть впереди, где я могу видеть тебя, Хассек, друг мой. * * * Много дней, сверкающих, раскаленных солнцем дней спустя Конан все еще не ответил на расспросы Хассека о местонахождении амулета; Хассеку казалось, что он догадался; и он все еще скакал чуть впереди, когда они выехали из длинной «ложбины», образованной двумя барханами. Запасы воды были на исходе, и оба путника, наконец, признались в своей озабоченности.
Иранистанец первым встретился с парой, едущей навстречу. Все трое — и две лошади — были очень удивлены и сбиты с толку. Руки напряглись и дернули поводья, послышалось звяканье сбруи и скрип кожи.
Конан, выглядывая из-за спины иранистанца, увидел солдата с раздвоенной бородой, в остроконечном шлеме, и рядом с ним и чуть сзади — всадника поменьше ростом, закутанного в джеллабу, капюшон которой прикрывал его лицо. Первые слова донеслись со стороны этого невидимого лица.
— Сарид! Это он — Конан!
— Какого… — Хассек, произнося это слово, уже протягивал руку к противоположному боку, чтобы выхватить клинок. Его лошадь нервно перебирала ногами. Желтые грязные широкие шаровары иранистанца слегка трепетали на слабом теплом ветру.
Сарид выхватил меч первым, подстегнутый словами своего попутчика.
Ильбарсский нож иранистанца еще не совсем покинул ножны, когда клинок меча Сарида нанес удар с оттяжкой через лицо Хассека. Тот что-то пробормотал, захлебываясь хлынувшей кровью, и дыхание, образующее слова, которые он не мог выговорить, превратило кровь в красную пену. Куски языка и губы соскользнули вниз по груди его кафтана.
Он отшатнулся назад; обратный удар Сарида с чмокающим звуком вбил лезвие клинка сбоку в голову иранистанца.
Сариду пришлось торопливо высвободить свой меч, когда Хассек качнулся назад и в сторону и вывалился из седла. Его лицо было ужасающим образом разворочено, рот искромсан первым ударом, а одна сторона головы — вторым. Он ударился о песок со звуком, похожим на тот, что издает мешок с зерном, упущенный неосторожным грузчиком и плюхнувшийся в лужу. Хассек бил руками по земле, извивался, издавал отвратительные хлюпающие звуки.
Прошло всего несколько секунд. Сухой теплый ветер трепал одежды. Конан был уверен, что Хассек не будет страдать долго, и знал также, что никогда не оставит его жить с таким лицом.
Лошадь Хассека, стоящая в устье небольшого прохода между двумя барханами, взвилась на дыбы, когда Сарид попытался рвануться вперед. Он нанес удар Хассеку, услышав крик своего попутчика, и нанес его, не думая; теперь опытный солдат увидел истинную цель. Испарана рассказала ему все об этом громадном собачьем сыне из Киммерии. Сарид попытался проскочить мимо поднявшейся на дыбы лошади без всадника. Она попятилась на лошадь Конана. Киммериец выругался, вцепился в поводья и быстро выхватил меч. Вспомнив о поводе, к которому были привязаны вьючные лошади, он протянул руку назад и сдернул его с высокой задней луки своего седла. Кожаный ремень упал на землю; животные остались стоять на месте, хотя и беспокойно переминались с ноги на ногу.
— Проклятая тупая скотина, убирайся… прочь! — бушевал Сарид, стараясь объехать потерявшего всадника Железноголового. Лошадь заржала и снова поднялась на дыбы.
За спиной Сарида Испарана сбросила свой капюшон. Она теперь тоже сжимала в кулаке меч; костяшки ее пальцев побелели, туго обтянутые кожей. На земле извивался Хассек. Его лошадь по-прежнему разделяла Конана и Сарида у самого въезда в лощину.
Пронеслось еще несколько секунд. Слегка перегнувшись в седле, Конан ударил лошадь Хассека; в самый последний момент он вывернул запястье так, что меч с громким хлопком плашмя ударился о круп Железноголового.
С почти человеческим криком животное, не разбирая дороги, ринулось вперед. И поэтому его плечо ударило лошадь Сарида чуть позади выгибающейся, покрытой длинной гривой шеи, — а Железноголовый продолжал двигаться. Он силой пробил себе дорогу, и его плечо, а потом седло почти оторвали Сариду ногу. Солдат закричал таким же высоким и нечеловеческим голосом, как до него лошадь.
Потом Железноголовый пронесся мимо Испараны, а Сарид уже не мог справиться ни с лошадью, ни с собой; он шатался в седле, его лицо искажалось гримасами, и Конан ударил своего скакуна обоими каблуками, а потом плотно прижал их. На ногах киммерийца вздулись мускулы.
Его лошадь дернулась вперед, вслед за животным, которое она знала и за которым следовала всю дорогу от Шадизара. И Конан нанес удар — справа, над шеей Гнедыша, мимо собственной груди и в левую руку Сарида.
Клинок вошел глубоко. Обе лошади в это время двигались в противоположных направлениях. Лезвие меча застряло, погруженное в мышцы и кость. Рука Конана оказалась переброшенной через его грудь и прижатой к ней. Его лошадь продолжала двигаться. Конан заворчал, и его тело изогнулось. Лошадь неуклонно продвигалась вперед. Конан, уже потерявший равновесие, наконец в отчаянии выпустил меч — слишком поздно. Он упал.