Меч Скелоса
Шрифт:
И Конан спокойно, монотонным голосом перечислил эти способы.
Хисарр Зула можно было убить, удавив его волосом девственницы, погибшей от бронзового оружия и ставшей женщиной после смерти и после того, как волос был удален. Конан сказал, что когда он услышал это, его чуть не вырвало, — так же, как сейчас Хассека. Какая мерзость! Или же Хисарра можно было убить водами реки Зархебы, ибо они истекали ядом; проблема заключалась в том, что Зархеба была очень, очень далеко, в юго-западном Куше. Или его можно было убить железом, выкованным в Стигии над костром из костей, потому что из этой темной, исполненной колдовских чар земли,
— Боги и кровь богов! — сказал Хассек, не пытаясь скрыть содрогания.
— Да. В конце концов он сказал мне также, что Хисарр Зула можно одолеть, обратив его собственное колдовство против него. Мне это показалось невозможным — но в результате я именно это и сделал.
— Как?
— Я не скажу тебе, — невозмутимо ответил Конан, и Хассек не стал спрашивать снова.
У Конана не было ни средств передвижения, ни припасов. Тосия Зул разрешил эту проблему — ради себя самого; киммериец интересовал его постольку, поскольку был оружием, которое дух мог обратить против своего брата. Началась песчаная буря. Она подняла Конана в воздух; ветер подхватил его и унес на много миль к югу — к одному оазису, куда, как думал дух, направлялся Хисарр Зул; Конан знал, что на самом деле туда приближалась Испарана, потому что теперь он обгонял ее на том пути, по которому она шла со своими верблюдами.
— Волшебник дал мне безобидную копию амулета. Я смог подменить его так, чтобы Испарана об этом не узнала. Потом… ну, по разным причинам, — это действительно такая женщина, Хассек, что только держись, и к тому же прекрасно владеет мечом и вероломна, как… как Хисарр! Как я говорил, по разным причинам нас нагнал караван. Он был из Хорезма, и эти люди были работорговцами. Вскоре мы с Испараной вновь оказались попутчиками и вновь пошли на север — прикованные к цепи вместе с другими невольниками.
— Тебя, помимо всего прочего, еще и обратили в рабство?
— Да, — спокойно сказал Конан. — Но уверяю тебя, не без того, чтобы я убил несколько человек из тех, кто охранял караван.
«И оставил за собой еще несколько трупов», — подумал Хассек и ничего не сказал.
— Все из-за этой проклятой Испараны! Она тогда как раз пыталась убежать от меня. Они схватили ее. Они приковали нас обоих к веренице рабов. И мы оба зашагали на север — в цепях. У каждого из нас был амулет — она не видела моего и не знала, что ее амулет был не настоящим, не имеющим никакой ценности для Хана Замбулы.
— Но как, зо имя Эрлика и Друда, ты смог бежать из хорезмийского работорговческого каравана — посреди пустыни… в цепях?
— Друд — это бог, который мне не известен, — сказал Конан, кажущееся спокойствие которого просто бесило его попутчика.
— Самый древний из богов, которому все еще поклоняются в Иранистане, — коротко объяснил Хассек.
— Признаюсь, — сказал Конан, — что я вовсе не бежал, Я упоминал уже о пятерых солдатах из Самарры, которых встретил раньше. Мы встретили их снова; они возвращались назад. Я кричал без передышки, и капитан Арсиль из Самарры сделал так, чтобы нас освободили. Поскольку я слишком добр для своего же собственного блага, я потребовал, чтобы Испарану освободили тоже, — он усмехнулся. — В последний раз, когда я ее видел, она направлялась на юг, и ее «сопровождали» в Замбулу Арсиль и его люди — которые ничего не знали о нашей настоящей цели, Испараны и моей, — в то время, как я ехал на север с ее верблюдами и лошадьми. Хассек рассмеялся вслух.
— И, значит, она отвезла фальшивый Глаз Эрлика обратно к Актер-хану, который, без сомнения, носит его в настоящую минуту, веря, что это его собственный, колдовским образом изготовленный защитный талисман! Потому что это амулет, особо и исключительно настроенный только на него, Конан, при помощи колдовских чар.
Конан покачал головой.
— Нет, — сказал он, и Хассек в изумлении уставился на него. Неужели было что-то еще?
— Чтобы удостовериться, что амулет, который я принес ему, действительно настоящий, Хисарр Зул сотворил заклинание, которое растопило копию и превратило ее в бесформенный кусок шлака. Я сожалею об этом. Даже для Испараны я не желал бы таких страданий или, если она после них останется в живых, такого шрама от ожога между грудями. Они были очень красивыми.
Хассек, как до него и его соотечественник-иранистанец, от которого Конан перенял свою привычку, ответил на эту досадную новость одним-единственным словом:
— Черт!
Конан взглянул на него, и в кои-то веки раз эти пламенные голубые глаза были почти безмятежными.
— Да, — сказал он.
Они ехали дальше, и здесь уже начиналась пустыня. Даже солнце казалось теперь более горячим. То там, то сям из желто-белой почвы вырисовывались чахлые растения, упорно цепляющиеся за землю и за жизнь. Солнце и небо стали ярче, словно отражая все более участки местности под копытами лошадей.
— Конан, — сказал Хассек, — ты… случайно не знаешь также о разрушении некоей могущественной башни, принадлежавшей человеку по имени Яра, жрецу из Аренджуна?
Конан усмехнулся, несмотря на легкую дрожь, пробежавшую по его телу при воспоминании об этом поединке с колдовскими чарами, случившемся всего четверть года назад.
— Возможно, Яра прогневал бога, которому служил, и тот поразил его сияющую, как драгоценный камень, башню ударом молнии, Хассек.
— Возможно. А может быть, я еду в компании поистине великого вора — и погибели для волшебников.
Конан только усмехнулся, но по мере того, как они ехали дальше, задумался. Погибель для волшебников? Это правда, что у него было несколько интересных приключений с несколькими волшебниками и продуктами волшебства… и что он остался в живых, а волшебники — нет. Он размышлял над этим, пока они ехали на юг, в глубь сверкающих песков.
6. ВОЛШЕБНИК ЗАМБУЛЫ
Далеко-далеко к югу от Конана и иранистанца, в той же самой пустыне и, в общем-то, всего в нескольких днях пути к северу от Замбулы четверо солдат из Самарры, проснувшись, обнаружили, что один из их числа исчез. Исчезла и «гостья», которую они сопровождали. Самаррский капитан ударил себя кулаком по ладони.
— Гром и молния! Я бы поручился за Сарида своей правой рукой! Клянусь бородой Тарима — эта проклятая ведьма…
— Да, капитан, — сказал один из его людей. — Сарид таращил на нее глаза с самого начала, когда мы освободили ее и киммерийца из хорезмийской вереницы невольников. Правду сказать, Сарид сам себя назначил ее охранником. Никому из нас и в голову не приходило обращать на них внимание или прислушиваться к словам, которыми они обменивались, пока мы ехали, и стояли лагерем, и ехали снова.