Меч Тамерлана
Шрифт:
Но по всему видать, что этот гонец доберется до Дмитрия Иоанновича… Дай Бог, на пару-тройку дней раньше, чем Тохтамыш до Коломны! Есть, конечно, малый шанс, что город и брод успеет прежде занять литовская рать, следующая на помощь Донскому — да также запаздывающая. Но если чудо и случится — сколько воев соберут литовские русичи после кровопролитной междоусобной брани, после боев с ляхами, тевтонцами и литвинами Скиргайло? Тысячу, полторы от силы кованной дружинной рати.
А вот Пронская и Рязанская рати, что могли бы всерьез помочь мне еще на Сосновских бродах, уже успели уйти на соединение с великим князем.
Так что все очень сложно, все очень страшно… Мы выиграли
И это страшит меня более всего.
В известном мне варианте истории, когда Тамерлан явился к стенам Ельца, он не стал дробить войско — а захватил-таки стольный град удельного княжества, прождав под его стенами целых десять дней. Честно? Я был уверен, что хан поступит также — но он принял куда более мудрое решение применительно к данным обстоятельствам… Более того — даже с разделением сил и потерями на бродах у него осталось по меньшей мере два полноценных тумена. Уверен, Твердило Михайлович и Тимофей Болдырь попьют ворогу крови, и дружинники с казаками задорого продадут свои жизни… Ну пусть потери татар в сече с моей дружиной будут даже три к одному (в лучшем случае!) — все одно на выходе у Тохтамыша сил как минимум вдвое больше, чем сейчас у Дмитрия Иоанновича. Великий князь еще сумел бы задержать татар на бродах через Оку — или хотя бы защитил Москву, переждав осаду за белокаменными стенами кремля… Но ордынцы практически наверняка опередят его дружину.
И что тогда?!
Думать об этом как-то не хочется… В лучшем случае повторение сценария 1382 года — восстановление ленной зависимости от Орды и обязательная дань при сохранение великокняжеского ярлыка за Донским и его потомками.
При тотальном разграблении Москвы и истреблении ее жителей, а также подрывом производственных мощностей уже сформировавшегося ремесленного центра…
В худшем же… Дмитрий и семья его погибнут — а Русь ждет объединение под властью Литвы. И пусть сейчас в ней правит православный, прорусски настроенный князь Андрей Ольгердович, в чьих венах течет также русская кровь. Но кто может гарантировать, что поколение другое спустя к власти не придет прокатолическая партия с государем-католиком во главе?
Да и кровь потомков даже Андрея Полоцкого решающего значения не имеет. Ягайло вон тоже можно назвать наполовину русичем по матери, хотя гад тот еще…
В общем… В общем, крепко подумав, я пришел к выводу, что повлиять на развитие событий измененной мной же истории, у меня теперь есть только один шанс. И тем важнее им воспользоваться, коли все происходит наяву — в реальном мире, в реальной истории моего народа и моей земли…
— По ладьям!
Ушкуйники и стрельцы-ротники принялись без особой суеты, но и без промедления занимать места на судах. Эх, было бы ушкуев и стругов побольше, можно было взять с собой хоть весь гарнизон, а так… Я шагнул к новоиспеченному воеводе — и крепко обнял Михаила, рискнувшего остаться во главе обороны города:
— Брат… Ты не представляешь, как мне жаль расставаться с тобой!
— И мне княже… И мне.
Мы соприкоснулись лбами, сцепив объятья…
Мишина семья вместе с моей, и семьями прочих моих дружинников отбыли в Нижний
Но после того, как Федор убыл с вятскими повольниками, после ухода Твердило и Тимофея, в городе осталось совсем немного авторитетных вождей, способных возглавить эффективную оборону. И тем самым приковать к себе те значительные силы татар, что осаждают ныне Елец… В сущности это был я, Дмитрий Шуй — и сам Михаил, постепенно выросший из старшего дружинника в человека, способного вести за собой людей и принимать решения. Плюс близость к князю, как никак… Дмитрия я не мог оставить в городе — по той простой причине, что он непосредственный командир ушкуйников и их истинный вождь, душа отряда. Кроме того, его авторитет максимален именно среди повольников.
Я также не мог остаться — ибо отрядам ушкуйников и новоиспеченных ротников нужен единый лидер… К тому же вряд ли кто-то, кроме меня, сумеет реализовать мою задумку в полном соответствии со свежеиспеченным планом — родившимся в голове после целого дня тяжелых раздумий…
Вот и вышло, что оставить во главе обороны я могу только Мишу — причем, несмотря на все риски, положение новоиспеченного Елецкого воеводы не столь и отчаянно. Да, после нашего ухода у врага будет уже шестикратное превосходство. И да, у меня нет никакой веры в то, что земляную стену в конечном итоге удастся удержать, тем более без пушек — ибо пять последних бомбард мы забираем с собой, оставив артиллерийский наряд лишь в «Сестрах»… Но, по крайней мере, защитникам «земляного города» есть куда отступить — а в остроге Каменной горы и уже в самом кроме имеются подземные ходы, ведущие в Лучковский лес. И, когда оборона «земляного города» падет, уцелевшие ратники смогут спастись в тайном лагере в лесу; ход же можно будет обвалить, как только последние защитники Ельца покинут крепость.
А вот следующие за мной вои… Я никому не говорю прямо, что мы есть обреченные смертники, глупо это. К тому же, может, и случится какое чудо… Но по факту так ведь оно и есть. Ибо я надеюсь во чтобы то ни стало затормозить Тохтамыша, раззадорить его, отвлечь внимание ворога на себя, подарив великому князю еще хоть сколько-то времени! А заодно и жене, и сыну — и всем русичам Елецким, уходящим как по Оке, так и через Коломну в Москву…
Давид против Голиафа. Но, если задуманное мной и удастся, уцелеть будет ой как сложно… Так что прощаемся мы с Михаил насовсем — да я бы и Алексея с ним бы оставил! Но прыткий, легкий на подъем дружинный наотрез отказался покидать своего князя…
— Прощай брат!
— Прощай…
Обнялись и Миша с Лехой. Я же, подождав мгновение, легонько коснулся плеча верного друга и соратника — и негромко произнес:
— Пора Леша и нам на ладье княжеской занять свое место.
Дружинный молча кивнул, резко отвернувшись от побратима — Миша же широко перекрестил нас на дорогу:
— Непременно читайте «Живый в помощи» и «Господь просвещение мое» — так, глядишь еще и свидимся!
— Даст Бог, друг мой! Даст Бог!
Алексей молча поднялся по сходням, сцепив губы и не проронив ни слова — только молча смахнул одинокую слезу с уголка глаз. Я же замер на мгновение, рассматривая родной город в стремительно светлеющих сумерках, никак не желая поверить в то, что навсегда его покидаю… После чего истово перекрестился на виднеющийся вдали купола церкви — и взошел на ушкуй.