Меч в рукаве
Шрифт:
– Хорошо, что мы к тому времени уже уедем, – заметил Мефодий, глядя на дату посещения Староболотинска Аидом и его кликой. – Не хочу видеть, как эти мерзавцы будут ходить по моему городу и промывать мозги моим соотечественникам.
Сотрудники местного филиала российского аналога Отдела Зеро – Службы Обнаружения и Дезактивации Инопланетных Резидентов (СОДИР) – пока навстречу не попадались, но, видимо, в преддверии грандиозного для Староболотинска события, при выходе из метро Мефодия и Кимберли пару раз осмотрели запястья бойцы ОМОНа. Запястья обоих Исполнителей с недавних пор были чисты, как попка
В этот ранний час в парке было малолюдно, и потому никто не мешал Мефодию и Кимберли наслаждаться началом нового дня: не галдели студенты, не сновали под ногами дети и не глазели вслед со скамеек любопытные пенсионеры. Легкий утренний морозец сделал воздух кристально-прозрачным, и звуки просыпающегося города доносились из-за голых деревьев постоянным фоном, в котором при желании можно было даже отыскать музыкальную гармонию. Стук трамвайных колес задавал в этой музыке ритм; на ритм нанизывались урчание басов автобусных двигателей, в роли солирующих инструментов переливались тонами автосигнализация чьего-то потревоженного автомобиля и колокольня далекой церкви, а вокал… Вот только вокала этой индустриальной симфонии не хватало, что, впрочем, не портило ее специфическую гармонию.
К огромному удивлению Мефодия, место, на котором он после окончания университета стер о ватман не один карандаш, не пустовало. Молодой парнишка, возможно, студент того же университета, раскрыл этюдник и, в связи с отсутствием клиентуры, лениво водил карандашом по бумаге, изображая что-то похожее на стоящий перед ним, стилизованный под старину фонарный столб. Мефодий не ожидал встретить здесь кого-то из своих бывших собратьев по кисти и потому несказанно обрадовался. Парнишка же, наоборот, завидев в руке идущего мимо прохожего этюдник, хмуро покосился на Мефодия как на нежелательного конкурента.
– Так вот чем ты здесь до Просвещения занимался! – воскликнула Ким. – Должно быть, очень увлекательно: свободный график, занятие любимым делом и работа только на себя.
– В чем-то ты права, – согласился Мефодий, при взгляде на рисующего паренька ощутивший сильную ностальгию. – Хотя мне тогда больше всего в жизни хотелось свалить туда, где есть расписание работы, непочатый край заказов и щедрая оплата…
– Твоя мечта сбылась! – рассмеялась Ким. – Надеюсь, и этому Рафаэлю повезет. Ты знаешь, а ведь с меня еще ни разу не писали портретов. Фотографий куча, а чтобы настоящий, где каждая черточка прорисована рукой живого человека, портрет…
– А в чем проблема? – поинтересовался Мефодий и потряс этюдник, карандаши в котором сразу же отозвались приветливым стуком. – Твоя мечта тоже сбылась. Пойдем!
Мефодий потянул Кимберли к краю аллеи, усадил ее на скамейку так, чтобы восходящее солнце освещало лицо девушки немного сбоку, дабы не моргала и не щурилась, а сам отработанными годами движениями разложил и установил напротив нее этюдник.
– Один момент! – предупредил он
– А я тебя помню! – мгновенно утратив недоверие, оживился тот. – Ты раньше постоянно здесь работал, а потом пропал. Поговаривали даже, что тебя посадили…
– Да нет, не посадили, – сказал Мефодий. – Просто переехал в другое место, а теперь вроде как в гости пожаловал.
– Пишешь?
– Очень редко, да и то чисто для души, – солгал Мефодий – с момента Просвещения ни за кисть, ни за карандаш он так и не брался.
– А чем занимаешься?
– Спасаю мир, – теперь уже честнее ответил Мефодий.
– Понятно, значит, сейчас без работы, – ухмыльнулся паренек и пояснил: – Спасли его уже недавно, если ты не в курсе. И, похоже, уже навсегда.
Мефодий не стал разубеждать паренька и перешел к делу:
– Ватманом не богат? Одолжи листок в помощь безработному спасителю мира.
– Да бери хоть пять…
Взявшись за карандаш, Мефодий слегка замешкался, словно испугался снова услышать до боли знакомый скрип грифеля по ватману. Однако нежданно-негаданно на помощь ему пришел тот самый совет Кимберли, который она дала тогда, перед дегустацией мартини в подвале ресторанчика дона Торретти: «Просто расслабься, отключи сознание и настройся только на хорошее. Вот увидишь: старая память автоматически подключится, и ощущения вернутся…»
И ощущения действительно вернулись. Глаза Мефодия видели любимые черты лица Кимберли, видели, куда падает тень от каждого локона, видели ее слегка вздернутую верхнюю губку и слегка прикушенную в задумчивости нижнюю, видели очаровательные ямочки на щеках и украшающий щеки морозный румянец…
Глаза Мефодия могли и вовсе не смотреть на рождающийся портрет, так как державшие карандаш пальцы работали сами, двигаясь уверенно и легко, намного увереннее и легче, чем раньше.
В том мире, в котором сейчас пребывало его сознание, обитали лишь двое: Ким настоящая и Ким, отраженная в двух измерениях листа ватмана. Больше в этом мире не было никого, и только невидимый дух созидания заполнял собой атмосферу, добавляя нарисованной Ким новые и новые подробности, в конечном итоге делая ее такой же живой и естественной, как и оригинал.
В реальный мир Мефодия вернул голос подошедшего сзади и, видимо, уже долгое время наблюдавшего за его работой паренька-портретиста:
– Ну ты и разогнался! Еще немного – и, я думал, бумага загорится. У вас на факультете что, зачеты по скорости сдавали? Я, конечно, время не засекал, но думаю, что меня ты обставил бы в такой работе минут на двадцать. Расскажу кому из своих – не поверят!
Заинтригованная восторгами паренька, Кимберли поднялась со скамейки и тоже приблизилась к отложившему карандаш Мефодию.
– Не знала, что я такая красивая, – произнесла она, благодарно целуя Мефодия в щеку, после чего поинтересовалась: – Нет желания бросить все и взяться за старое?
– А что толку? – обреченно вздохнул Мефодий. – И рад бы, так ведь не дадут!..
А про себя отметил, что настоящая Ким все равно гораздо прекраснее.