Меч войны, или Осужденные

Гореликова Алла

Рыцарь кивнул. Впрочем, заметил ли Альнари тот кивок? Диарталец сноровисто шуровал лопатой, будто и не отвлекался только что. Загремело о камень пола колесо тачки. Рядом стало тихо; вокруг же, со всех сторон, накатывал сонным прибоем невнятный, равномерный, изматывающий гул. Себастийцу казалось, его качают волны родного моря… качают, уносят, шуршат галькой…

– Ты не пойдешь.

– Пойду.

Рыцарь повернул голову. Альнари вернулся не один. Рядом с диартальцем пристроился бородатый громила. Из таких вот высоких, мускулистых, ладных ребят набирают

«парадных» телохранителей. Кирка в могучих руках летала перышком, а басовитый шепот напоминал гудение шмеля.

– Я сказал, не пойдешь!

– Это мой план, – яростно прошипел Альнари. – Как это я не пойду?!

– Да вот так и не пойдешь! – Тихий ответ бородача звучал ничуть не менее яростно. – Получится – тебе выводить остальных. А нет… тогда, Альни, тебе все равно выводить остальных. Потом. Как-нибудь.

– Если не получится – ты считаешь, я позволю вам отвечать за свою дурь?!

– Только попробуй не позволить. Вот только пикнуть посмей, что ты замешан! Ты, Альни, себе не принадлежишь. Ты права не имеешь погибнуть.

– Но…

– И потом, – перебил бородач, – ты не боец. Полководец – да, но не боец. У тебя голова лучше работает, чем руки. Прости, Альни, но там с тебя толку не будет.

Барти заставил себя сесть. Уронил тихонько:

– Я боец.

– Ты уж молчи, – вскинулся Альнари. – В чем душа держится!

Барти вцепился в стену, силой вздернул себя на ноги. Нашарил лопату. Едва не упал… Бородач схватил за локоть, буркнул:

– Упрямый. Охолонь, парень, не надрывайся. На завтра силы прибереги.

– А что… завтра?

– Работать не сможешь, – ехидно пояснил Альнари. – Вот как у тебя сейчас все болит, завтра вдвое будет. Уж поверь.

Рыцарь вздохнул:

– Верю. А…

– А про другое всякое – забудь, – весомо сказал бородач. – Вон, к Альни поближе держись, больше тебе ничего и не нужно.

Диарталец, скрежетнув зубами, вогнал кирку в стену с такой силой, что металл загудел. Бросил:

– Ладно, Меджи, твоя взяла.

И до конца дня не проронил больше ни слова. Все невысказанное в руки вкладывал. В удары, от которых стонала кирка и мелким крошевом сползала под ноги соляная стена.

Норму они выполнили. Альнари выполнил да бородач Меджи. Себастиец не знал, как им в глаза смотреть: его-то труда в общей куче – мышь наплакала. Но, когда попытался что-то сказать, оба лишь отмахнулись: не бери, мол, ерунду в сердце. Сегодня тебе помогли, завтра ты поможешь. Здесь так.

Завтра… Кто б знал, как хотел Барти помочь! Спросить бы, куда им нужны бойцы, что задумали? Все ж он рыцарь, где только сражаться ни приходилось. Но как раз потому, что сражаться приходилось всяко, Барти очень хорошо представлял, как легко одним неосторожным словом сорвать самый верный план. Не зря, ох не зря Альнари молчал, а бородач к ним и не подходил даже. Правильно.

Утром по пути в шахту себастиец вглядывался в лица – и не видел в них ничего сверх обычного ожидания тяжелой и нудной работы. И день этот ничем, скорей всего, не отличался от других дней, – до той самой минуты, как в забой

горохом посыпались охранники и погнали всех наверх.

У Барти к тому времени огнем горела каждая жилочка – хотя они с диартальцем не особо напрягались. Нам сегодня норма не нужна, кинул поутру Альнари. Выгорит – все наше. Нет – так и так под плетьми лежать. И то, считай, повезет. Мы с тобой, Барти, крысы, хоть по две нормы сдай, а к любому беспорядку все равно притянут, проверено. Так что создаем видимость и ждем.

Дождались.

Альнари побелел, скулы закаменели; взгляд как остановился на выложенных в рядок изрубленных телах – Меджи и еще шестеро, – так даже на Хозяина не поднялся. Все или нет, думал Барти, вот вопрос. Сколько их всего было? Если кого живым захватили…

Господь миловал. Иначе вряд ли Хозяин бросил бы в толпу каторжан предложение недели отдыха с хорошей кормежкой за любые сведения о сорвавшемся побеге.

– Щаз, – хмыкнул кто-то позади себастийца. – Дураков нет.

Остальные поддержали согласным молчанием. Тяжелый взгляд начальника охраны утюжил лица, пока не дошел до диартальца с крысиным клеймом. Хозяин оскалился в злой ухмылке:

– Вот кто все знает. Сюда его.

Охранники выполнили распоряжение мгновенно, ни следа обычной лени.

– Говори, крыса, – выплюнул Хозяин.

Альнари повел плечом. Сказал памятным Барти ровным голосом:

– Я работал, как и все, господин. Я ничего не знаю.

– Брешешь.

Альнари опустил голову, повторил тише:

– Не знаю я.

Того, что было дальше, Барти предпочел бы не видеть. Но каторжан держали на площадке под палящим солнцем до самого вечера – и пока признание выбивали из Альнари по-простому, и когда перешли к более изощренным методам. На закате же погнали обратно в шахту, посулив выпороть каждого, кто не досдаст до утра невыполненную за день норму. На краю площадки Барти оглянулся. Хозяин пнул под ребра в который раз потерявшего сознание диартальца и велел палачу:

– Пусть отлежится до утра, шакал упрямый. Последи, Джих. Я ужинаю с господином императорским сборщиком. Все-таки его охрана отличилась сегодня.

Ответа себастиец не слыхал; да и чему тот ответ? Ясно, что ничего хорошего диартальца утром не ждет. А не выйдет с Альнари, выдернут кого другого. Вот хоть его, тоже «крыса» все-таки…

Как ни странно, возможность очутиться на месте Альнари рыцаря не пугала. Слишком многое перегорело в нем за последние дни. Да, это будет долгая и бесславная смерть, – но разве жизнь каторжанина лучше?

Он сам не заметил, как добрел до их с Альнари места. Лопата валяется на куче соли рядом с почти полной тачкой. Кирка аккуратно прислонена к стене. Видно, кто где работал, горько подумал себастиец. «Нам сегодня норма не нужна». Ты оказался прав, Альни. Рыцарь сел на пол, уронил руки на колени. Закрыл глаза. Пропади она пропадом, та норма.

Неправильный, невозможный здесь звук бился в уши. Щенок, что ли, скулит? Что за бред, откуда? Барти стер с глаз слезы, встал. Огляделся.

Юлли, всплыло имя.