Меч времен

Посняков Андрей

— Да ты чего? Совсем-совсем не пробовал?! Побожись! Ну точно — с Заволочья. Может, ты и девок не пробовал, а? Ну-ну, не обижайся, друже… А вообще, ты женат?

— Прогнал я свою жонку, — Михаил хмуро подделался под местный говор. — Надоела она мне. Разонравилась!

— Ну — ты муж!!! — Сбыслав аж крякнул от удивления. — Разонравилась — и прогнал?! Вот это по-нашему! А епископ что на это сказал?

— Попробовал бы чего вякнуть, схватил бы горя! — Мишу уже несло — а чего: всем на древнерусском пиджине изгаляться можно, а ему почему

нельзя?

— Значит, прогнал, говоришь, свою старую жонку? — не скрывая восхищения, продолжал допытываться Сбыслав. — А что детушки, чады?

— Не дал Господь детушек.

— Ах, во-он оно что! Ну, значит, правильно и прогнал. Ничего, дружище, сыщем тебе в Новгороде Господине Великом невестушку, такую, чтоб очи — как окиян-море, чтоб коса — до пят, чтоб дородна была, ласкова, чтоб детишек рожала каждый год… А?! Как тебе мое слово? Погостишь у меня на усадьбе в Новгороде? Батюшка рад будет… А человеце он в Новгороде не последний!

— Погощу, уговорил, красноречивый. — Михаил усмехнулся. — Говоришь, девки в Новгороде красивые?

— Уж не как в Заволочье!

— А ты откуда знаешь, как в Заволочье? Бывал?

— Приходилось… Слушай. Что ты все на рабу пялишься: купить хочешь? Так Ефрем ее сейчас навряд ли продаст, вот, если только к зиме ближе…

— Откуда ты знаешь, что не продаст? — поддержал беседу Миша. — Главное — предложить правильную цену.

— Вот это верно, друже Мисаиле! Слушай, а ты не из гостей часом? Или — купец?

— Говорил же тебе — своеземец.

— И чего тебя из Заволочья своего в этаку даль потащило? — сын тысяцкого хитро прищурился, и Михаил сразу почувствовал, что не зря этот парень завел такую беседу, ох не зря! И пришел он за Михаилом — не в кости позвать играть, нет — чтоб поговорить без лишних ушей — так, видно.

— Не ответствуй, не надо, — оглянувшись, тихо произнес Сбыслав. — Я сам за тебя отвечу… Отойдем-ка во-он к той березине…

— Боишься, что подслушает кто?

— Так у нас речи не тайные… А все же не хотелось бы лишних ушей. Кривой Ярил — тиун Мишиничей — на тебя глаз свой единственный положил — мол, одинок, хоробр, воин славный… Похощет к собе переманить — не переманивайся, — снова оглянувшись, Сбыслав понизил голос и уже шептал яростно, явно стараясь переубедить. — У них ведь как, у Мишиничей — гладко стелют, да жестко спать! Глазом не успеешь моргнуть — обельным холопом станешь — оно те надо?

— Не надо.

— Ну вот! — сын тысяцкого хлопнул парня по плечу. — Бояре — Мишиничи, Онциферовичи, Мирошкиничи — сам ведаешь, не люди — волки зубастые! Глазом не моргнешь — скушают. Иное дело мы — люди житьи…

— Ты мне классовый-то подход не приплетай, — хохотнул Миша. — Говори прямо, что надобно?

— Так я ведь и говорю же! Погостишь у нас на усадьбе… не понравится, так поедешь себе в свое Заволочье, тамоку и сгниешь в беззестности, в бесславье… Этакий-то хоробрый воин! Видал я, как ты мечом бьешься!!! Обзавидовался!

— Так и ты боец не

хилый!

— Да я секирой больше… Оно привычнее. Так вот… погостишь у нас… так?

— Ну так!

— Вот славно! Осмотришься… а там и решишь! Знай, Мисаиле, нам такие люди, как ты — очень-очень нужны.

«Очень-очень» Сбыслав произнес, как «оцень-оцень», а Михаил на это уже и не обращал внимания, привык, что ли?

— Да что ты все на рабу смотришь? Не продаст ее Ефрем. А силком взять… так князь запретил обижать своеземца.

— А что, свободным новгородцам князь что-то запретить может? — с усмешкою осведомился Миша.

— Не может, — сын тысяцкого отозвался вполне серьезно. — Но и ты пойми — нам, житьим, ссориться не с руки с князем. Пущай он лучше с боярами ссорится!

— Это верно.

— Эх, Мисаил, друже, — вижу, наш ты человек, наш! Ну пошли, что ли, к костру — песен послушаем, выпьем.

— Пойдем, что уж… Вообще-то, я домой ехать хотел, но… А что, вы водки прикупили?

— Вот-ки? Водицы?

— А Веселый Ганс там, случай, не показывался? Такой фашистенок со «шмайссером», верней — с «МП-сорок».

— Ганс? Знаю одного Ганса с готского двора… И еще одного — с Любека-града. Ох, и выжига! Палец в рот не клади, нет — всю руку проглотит.

— Ага… Еще скажи — «Бриан, это голова!», «жилет пикейный»! Ладно, черт с тобой, пошли пьянствовать… А девочка… — Михаил не выдержал-таки, обернулся. — Все же хороша девочка… Как ты говоришь — раба? Ну и роли у вас какие-то… ругательные…

Славен город, славен город Да на возгорье, да на возгорье! —

пели-тянули сидящие у костров дружинники песню. Хорошо так выводили, собаки, душевно!

Звон-от был, звон-от был У Николы колоколы, у Николы колоколы…

Миша сам не заметил — заслушался. Ну надо же — чисто хор имени Пятницкого, а туда, как известно, халтурщиков да безголосых неумех не берут — тем на «фабрику звезд» дорожка прямая, да на какое-нибудь, не к ночи будь помянуто, «Евровидение».

А Сбыслав — тысяцкий сын Сбыслав Якунович — веселый, молодой, красивый — все улыбался да подливал в чарку новому другу… Да уж — как-никак — друзья теперя!

— А ну-ка, Сбышек! За дружбу сейчас с тобой выпьем!

— От это дело, Мисаиле! Давай!

Обожгло горло медом пьянящим, ах, ну до чего ж хмельно, вкусно! Так бы и пил, не кончалось бы питие.

— Ох, и хорошее же у вас пойло! Поди медовуха?

— Медок стоялый, ефремовский… Князь Александр Грозны Очи самолично за верную службу да доблесть воинскую пожаловал. Мне, не кому-нибудь! И с тобой поделиться велел!

Михаил цинично прищурился и сплюнул:

— Да неужели!

— А ты думал?! Князь — он ведь все видит, все ведает!