Меч Заратустры
Шрифт:
– Эти не прорвутся. Они уважают масонские таинства. Не говоря уже о том, как легко стравить их между собой. Я только что говорил с Константином, и алисоманы уже выдвигаются в первые ряды, чтобы не пустить к оцеплению демониадов.
– А это еще кто?
– Ну, если сатанисты – просто плохие парни, то демониады – очень плохие. У сатанистов действует запрет убивать иноверцев. Мученик может ненароком попасть в рай, а это нехорошо. А демониады убивают всех подряд и с большой охотой. У меня такое впечатление, что они слишком буквально восприняли учение темного Заратустры об очищении
– Интересно, а чему учит светлый Заратустра?
– Не принимай бой, если можешь победить без боя, не причиняй боль, если можешь победить без боли, не проливай кровь, если можешь победить без крови. Побеждай всегда! – отчеканил Царь Востока.
– А тебе не кажется, что у него просто раздвоение личности?
– У нас у всех раздвоение личности. Никто не служит только добру или злу. Даже демониады. Они просто верят, что после смерти станут настоящими демонами ада и будут наслаждаться мучениями других. А для этого надо наполнить ад грешниками, и лучший метод – это совращать людей в смертный грех и убивать их в самый разгар греховного действа. В точности по Гамлету.
– А где же тут добро?
– Любой ортодокс тебе скажет, что за смертный грех наказание – смерть. И какая разница, побивать прелюбодеев камнями или казнить их ножом в горло в момент оргазма?
Востоков говорил об этом так спокойно, как будто и в том, и в другом нет ничего необычного. Но Гарин давно перестал удивляться этой манере Царя Востока.
– Если кто-то хочет умереть – я не в силах заставить его жить, – говорил он. – Если кто-то хочет страдать – я не в силах заставить его наслаждаться. Я даю защиту, но не навязываю ее.
И в полном соответствии с этим принципом любой суд на земле Великого Востока, прежде чем принять к рассмотрению дело об убийстве, с максимальным тщанием выяснял, не по доброй ли воле ушел из жизни покойный. Ибо добрая воля превыше всего – даже превыше закона.
Так говорит Заратустра.
Царь Востока умолчал о том, что многие «слова Заратустры» сочинил он сам, и в этом смысле Заратустра и вправду был двулик. А скорее – многолик, ибо никто не знал, сколько еще людей приписывают ему свои собственные изречения.
Тот же, кого называли этим именем, ни разу ни словом не возразил против ложных изречений. И осведомленные скептики спорили, что это может означать. Одни твердили, что Заратустры не существует, а другие склонялись к мысли, что ему просто все равно.
А Царь Востока ни с кем не спорил – и, возможно, благодаря этому подчинил своей власти самую большую территорию. О таких владениях Гарин или Варяг, не говоря уже обо всех остальных, могли только мечтать.
Но зачем-то он явился в Москву, в логово военной разведки, где практически не было академиков, зато крутилось много офицеров и аналитиков Аквариума. И уж конечно, переговоры с президентом Экумены были не единственной и, пожалуй, даже не главной целью Царя Востока.
Но все-таки они, как старые друзья, когда-то много недель жившие бок о бок, общались несколько часов подряд, глядя с вершины высотного здания, как накаляется обстановка вокруг университета.
– Не бойся грешников, – сказал президенту Экумены мудрый, несмотря на молодость, восточный царь. – Бойся святош. Когда придут они, здесь начнется ад.
21
Впервые со времен водочного бунта беспредел в городе выплеснулся через край и покатился по улицам подобно наводнению. Безумные толпы в черном, белом и разноцветном крушили все на своем пути, и не к кому было обращаться за справедливостью.
В мирное время за отсутствием другой власти пострадавшие от беззакония могли обращаться за помощью к мафии, и братва решала все по понятиям, потому что беспредел не нужен никому.
Это делало опустевшую Москву чем-то похожей на сицилийские города периода расцвета «Коза Ностры». Но стоило мафии ослабить контроль – и все рухнуло.
Так говорили горожане – и тут же вливались в общую толпу, потому что усидеть дома, когда город охвачен новой лихорадкой, было выше их сил.
Даже стрельба в центре города отрезвила немногих. Кремлевские автоматчики разогнали тех, кого занесло слишком близко к охраняемым объектам, были жертвы, но это только разозлило тех, кто уцелел.
Мятущиеся массы с трудом представляли, куда их вообще несет. Только у сатанистов был единый вектор. Великая Месса Академиков манила, как магнит. Удивительно было только, что в Москве оказалось так много поклонников Князя Тьмы.
Правда, с одной стороны к ним примыкали алисоманы, панки и фанаты харда, а с другой – каббалисты, оккультисты и масоны, и все они в общепринятом смысле слова сатанистами не были. Но эти группировки прорастали друг в друга, как деревья сквозь асфальт.
Алисоманы категорически не признавали человеческих жертв, но они подарили имя жертвенным девушкам сатанистов полного культа.
А сатанисты искренне верили, что их культ создали масоны секретных степеней посвящения. И только что они из достоверных источников узнали, где скрываются эти масоны.
О том, что все высшее образование захвачено масонами, они слышали не впервые – об этом любили разглагольствовать нацболы, которым масоны вообще чудились на каждом шагу.
И тут появились сведения, что университет окончательно избавился от балласта – то есть студентов и преподавателей, принятых для отвода глаз и не прошедших посвящения. И теперь все готово для Великой Мессы Академиков, на которую собираются только свои.
И все сатанисты и сочувствующие, обгоняя друг друга, ринулись к универу, ослепленные желанием увидеть священные таинства или по меньшей мере присутствовать рядом с тем местом, где они совершаются.
Но главную роль сыграли слухи о сатанофобах, которые хотят сорвать главную мессу. Этого истинные слуги Люцифера допустить не могли.
А поскольку у сатанофобов была беда с выбором вектора, сатанофилы оказались около МГУ первыми.
И понеслась душа в рай.
Окончательно крышу у черной массы снесло после того, как неизвестные из преисподней утащили прямо с алтаря малой мессы жертвенную Алису и на руках внесли ее в главный храм.