Меч
Шрифт:
Это означало надеть электроды, которые не очень хорошо согласовывались с его световым телом элерианца, но он не хотел упустить ни единой чёртовой детали. Его память видящего хоть и была почти фотографической, но она срабатывала только в отношении тех вещей, которые он замечал. Он хотел записать также вещи, которые он не заметит.
Боль усилилась за те два часа, что они заправляли самолёт топливом и составляли план полёта.
Полет займёт минимум двадцать часов. Конечно же, когда они её нашли, он находился на другой половине земного шара. Он был так уверен, что она вернётся в Штаты, где провела большую часть детства и взрослые годы.
И
Она была его супругой. Он должен знать её лучше.
Страх скрутил его нутро, когда он вспомнил слова, которые она сказала ему на склоне гаража в Дели. Она даже тогда выглядела горячо как сам ад — глаза искрят светом, тёмные волосы опускаются на спину каскадом густых локонов, черные круги расплывшегося макияжа под глазами после их траха ранее, платье скрыто под пиджаком смокинга, но всё равно открывает достаточно кожи — он отвлекался настолько, что поначалу ему сложно было слушать, что именно она орёт.
Но взгляд её глаз. Боги. Она смотрела на него так, словно ненавидела его, словно он был самым гадким куском экскрементов, который когда-либо попадался ей на глаза.
Он сердито выбросил это из головы.
Надо было послушать Врега.
Надо было забрать её немедленно, и к черту всё.
Он не мог рисковать и давать этим ублюдкам из Семёрки возможность ещё сильнее промыть ей мозги, отравить её разум, настроить против него прежде, чем ему представится возможность объясниться. Ему нужно показать ей, что он пытался сделать. Если её действительно беспокоили убийства, он найдёт способ прийти к компромиссу — проводить больше операций с захватом в плен вместо убийств, найти другой способ нейтрализовать тех, кто ему мешался.
Его злили мысли о том, как много он сам вложил в её искажённое восприятие. Эти годы он был настоящей марионеткой Семёрки.
Он полагал, что тоже пытался оградить её, защитить от худших аспектов мира, в который её затолкали без предупреждения. Он планировал рассказать ей, конечно. Он думал, что постепенно познакомит её с правдой, поэтапно покажет положение вещей по мере того, как она привыкала к жизни видящей. Может, это тоже было ошибкой.
Нужно было отвезти её в один из нынешних рабочих лагерей под управлением СКАРБ, позволить ей несколько недель наблюдать за систематическими изнасилованиями и пытками, за тем, как супругов продают от одного другому, как невостребованные единицы товара передают для рабского труда или разрезают на органы и биоматериал для построения машин.
Она расстраивалась, что во время Второй Мировой Войны он работал на немцев, хотя он ушёл, когда Финальное Решение ещё никому и не снилось — хотя он делал это как разведчик и работал под прикрытием на Семёрку.
Надо было показать ей, как СКАРБ и их приспешники оплодотворяли женщин-видящих, вырезали из них детей, чтобы воспитать их, пока они не образовали энергетическую связь со своими родителями. Показать ей массовые захоронения, и «школы», где они подсаживали видящих на стимулирующие машины, вырабатывали у них зависимость, чтобы они на протяжении всей оставшейся жизни зависели от СКАРБа.
И посмотреть, как она после такого будет возражать против того, что он убивает этих ублюдков.
Она никогда не видела тёмную сторону мирной религиозной философии Семёрки, не видела, как СКАРБ раз за разом продолжал использовать это против них.
Даже теперь, когда видящие должны были уже сообразить, с ними всё равно по-скотски обращались из-за этого мирного дерьма с невмешательством.
Несколько туров по жизненным реалиям большинства видящих могли изменить положение дел между ними той ночью в Дели. Черт, да она сама толкала бы речи в их пользу, направляла весь свой праведный гнев туда, где ему самое место.
Он знал, что в некотором роде действует отчаянно.
Черт, может быть, он это тоже заслужил.
Может быть, ранее она была права. Как-то раз, во время их консуммации в горах, она сказала ему, что чувствует, будто это она на него давит. Она сказала, что чувствует, будто она всегда ждёт его, терпит его нерешительность относительно их брака, его отчуждённость, его страх повторного брака, его страх зависимости от неё — его супружескую неверность.
Она чувствовала так, будто это она сохраняла их брак.
Она даже беспокоилась, что она любила его больше, чем он её.
Воспоминание заставило его вздрогнуть, сейчас даже сильнее, чем в то время. И всё же он не мог винить её за то, что она чувствовала себя таким образом — учитывая, что он сделал.
Может, пришло время это изменить.
Может, пришло время показать ей обратную сторону монеты.
Ревик включил записывающую функцию, поправил гарнитуру на ушах и шее сзади.
Он позволил глазам расфокусироваться и полностью уйти в Барьер.
***
Темные облака клубятся вокруг него.
Это происходит быстро. Он падает резко и глубоко.
Одновременно с этим мир резко проступает вокруг, тошнотворно накренившись перед его светом, цепляясь и путаясь миллионами пересекающихся нитей. Всё резкое, интенсивно сфокусированное от конструкции его разведчиков.
Он чувствует, как его свет уже изменяет траекторию, питаемый спешкой его разума.
Он моргает где-то в своём сознании.
… и зазубренный горизонт Гималаев величественно появляется в поле зрения, его контуры резко выделяются на ярко-синем небе, по которому струится свет aleimi. Пики становятся крупнее, плывут с кристальной ясностью на головокружительной скорости. Он щелчком переносится ещё дальше, резонируя с конкретной частотой Сиртауна и окружающими его холмами. Предоставленные Врегом отпечатки делают это ещё точнее, но он невольно отслеживает шёпот присутствия Элисон.
Как только он это делает, это вновь причиняет боль, но он всё равно держится за неё, но деликатно, чтобы она его не почувствовала.
Пейзаж размывается, сменяясь так быстро, что он уже не может это отследить.
Когда всё вновь останавливается, он обнаруживает себя в знакомом месте.
Он шагает по главной рыночной улице Сиртауна.
Он смотрит по сторонам, лишь в общих чертах осознавая, как его световые ноги несут его по земляной тропе. Он смотрит на разбомблённые здания, стены и крыши, почерневшие от огня. Его aleimi– тело изменяется, становится более ярким и отчётливым на фоне серо-чёрного ландшафта. Земля уже даёт отпор, то тут, то там пробивается зелень, трава и семена начинают прорастать через потрескавшиеся стены и асфальт. То тут, то там между различными постройками стоят деревья, почерневшие от огня, но всё ещё живые, всё ещё отращивающие листочки.