Меченосцы
Шрифт:
Известие о том, что Толима взят в плен, произвело большое впечатление и на Збышку, и на ксендза. Они поняли, что выкуп пропал, потому что на свете не было ничего труднее, чем вырвать из глотки меченосца однажды попавшие к нему деньги. Поэтому надо было ехать со вторым выкупом.
— Горе! — воскликнул Збышко. — Значит, бедный дядя ждет там и думает, что я забыл о нем. Надо теперь во весь дух спешить к нему.
И он обратился к де Лоршу:
— Ты знаешь, что случилось? Знаешь, что он в руках меченосцев?
— Знаю, — отвечал де Лорш, — потому что я видел его в Мальборге и потому сам приехал сюда.
Между тем ксендз Калеб стал жаловаться.
— Плохо
В ответ на эти слова рыцарь де Лорш пожал плечами:
— Что им эти грамоты? Разве сам князь плоцкий, как и ваш здешний, мало от них терпит обид? У границы вечные битвы и набеги, да и ваши спуску не дают. А каждый не то что комтур — каждый войт делает, что хочет, что же касается жадности, так они словно перещеголять хотят друг друга…
— Тем более Толима должен был ехать в Плоцк.
— Он так и хотел поступить, но его ночью на границе схватили на ночлеге. Они бы и убили его, если бы он не сказал, что везет деньги в Любаву ком-туру. Тем он и спасся, но теперь комтур представит свидетелей, что он сам говорил это.
— А что же с дядей Мацькой? Как он? Здоров? Не собираются там его убить? — спрашивал Збышко.
— Здоров, — отвечал де Лорш. — Там злы на "короля" Витольда и на тех, кто помогает жмудинам, очень. И наверное, они убили бы старого рыцаря, если бы не то, что им жаль выкупа. По той же причине братья фон Бадены защищают его, а кроме того, капитул озабочен моей участью: если они мной пожертвуют, против них возмутятся рыцари и во Фландрии, и в Гельдерне, и в Бургундии… Ведь вы знаете, что я родственник графа Гельдернского?
— А почему же дело идет о твоей жизни? — с удивлением перебил Збышко.
— Да ведь я же взят тобой в плен. Я сказал в Мальборге так: "Если вы убьете старого рыцаря из Богданца, то молодой убьет меня…"
— Не убью! Ей-богу!
— Знаю, что не убьешь, но они этого боятся, и потому Мацько у них в безопасности. Они говорили мне, что и ты в плену, потому что братья фон Бадены отпустили тебя только на честное слово рыцаря, а потому ты не обязан являться. Но я ответил им, что, когда ты брал меня в плен, ты был свободен. И вот — я твой. А пока я в твоих руках, они ничего не сделают ни тебе, ни Мацьке. Ты выкуп фон Баденам отдай, но за меня требуй вдвое, даже втрое больше. Они должны заплатить. Я не потому так говорю, что думаю, будто я больше вас стою, но чтобы наказать их жадность, которая мне отвратительна. Когда-то у меня о них было совсем иное представление, но теперь опротивели мне и они, и пребывание у них. Пойду в Святую землю, искать приключений там, потому что им служить больше не хочу.
— Или останьтесь у нас, рыцарь, — сказал ксендз Калеб. — Да, я думаю, что так и будет, потому что мне кажется — они за вас выкупа не дадут.
— Если они не заплатят, я сам заплачу, — отвечал де Лорш. — Я приехал сюда с большой свитой, и телеги у меня полны, а того, что на них — хватит…
Ксендз Калеб перевел Збышке эти слова, к которым Мацько, наверное, не остался бы бесчувственным, но Збышко, как человек молодой и мало думающий о богатстве, ответил:
— Честью клянусь — не будет так, как ты говоришь. Ты был мне брат и друг, и никакого выкупа я от тебя не возьму.
И они обнялись, чувствуя, что между ними создалась новая связь. Но де Лорш усмехнулся и сказал:
— Хорошо. Пусть только немцы об этом не знают, иначе они станут запугивать вас судьбой Маиьки. И видите ли, они должны заплатить, потому что будут бояться, что в противном случае я разглашу по всем дворам и между рыцарями, что они охотно приглашают рыцарей в гости, но что, когда кто-нибудь из гостей попадает в плен, о нем забывают. А ордену гости теперь очень нужны, потому что он боится Витольда, а еще больше поляков и их короля.
— В таком случае, пусть будет так, — сказал Збышко, — ты останешься здесь или где хочешь в Мазовии, а я поеду в Мальборг за дядей и буду прикидываться, что страшно тебя ненавижу.
— Клянусь святым Георгием! Сделай так, — отвечал де Лорш. — Но сперва выслушай, что я тебе скажу. В Мальборге говорят, что в Плоцк должен приехать польский король и встретиться с великим магистром в самом Плойке или где-нибудь на границе. Меченосцы этого очень хотят, потому что хотят понять, будет ли король помотать Витольду, если тот открыто объявит им войну из-за Жмуди. О, они хитры, как змеи, но этот Витольд еще хитрее. Орден его тоже боится, потому что никогда неизвестно, что он затевает и что сделает. "Отдал нам Жмудь, — говорят в ордене, — но из-за нее всегда словно меч держит над нашими головами. Слово скажет — и восстание готово". Так и есть. Надо мне когда-нибудь собраться к его двору. Быть может, случится подраться там на арене, а кроме того, я слышал, что и женщины тамошние бывают порой прекрасны, как ангелы.
— Вы, рыцарь, говорили о приезде польского короля в Плоцк? — перебил его ксендз Калеб.
— Да. Пусть Збышко присоединится к королевскому двору. Вы знаете, что когда нужно — никто не умеет быть смиреннее меченосцев. Пусть Збышко присоединится к свите короля и домогается своего, пусть как можно громче кричит о беззаконии. Его по-другому будут слушать в присутствии короля и краковских рыцарей, которые славятся по всему миру и суждения которых распространяются среди рыцарства.
— Умный совет, клянусь Богом! — воскликнул ксендз.
— Да, — подтвердил де Лорш, — а возможность есть. Я слышал в Мальборге, что будут пиршества, будут турниры, что заграничные гости во что бы то ни стало хотят сразиться с королевскими рыцарями. Боже мой, ведь даже рыцарь Хуан из Арагонии должен приехать, величайший из христианских рыцарей. А вы не знали? Ведь он, говорят, из Арагонии прислал перчатку вашему Завише, чтобы не говорили при дворах, что есть в мире другой, равный ему.
Однако приезд рыцаря де Лорша, и его вид, и весь разговор так пробудили Збышку от его болезненной тоски, в которую он до этого был погружен, что он с любопытством слушал привезенные вести. О Хуане из Арагонии он знал, потому что в те времена каждый рыцарь обязан был знать имена славнейших воинов, а слава арагонских рыцарей, в особенности же этого Хуана, обежала весь мир. Ни один рыцарь никогда не устоял против него на арене, а мавры, как воробьи, разлетались при одном только виде его лат, и всюду господствовало убеждение, что он — первый рыцарь во всем христианстве.
И при вести о нем откликнулась в Збышке боевая рыцарская душа, и он с большим любопытством стал расспрашивать:
— Так он вызвал Завишу Черного?
— Говорят, уж год прошел, как прибыла перчатка и как Завиша послал свою.
— Так значит — Хуан из Арагонии наверное приедет.
— Наверное ли — неизвестно, но говорят. Меченосцы давно послали ему приглашение.
— Дай бог увидеть такие вещи.
— Дай бог, — сказал де Лорш. — И если даже Завиша будет побежден, что легко может случиться, великая слава для него, что его вызвал сам Хуан из Арагонии… Даже для всего народа вашего слава.