Меченый
Шрифт:
Портной презрительно поджал губу и фыркнул.
Сообразив, за кого он ее принимает, я перетек к нему вплотную, склонился к его уху и тихонечко спросил:
– Жить хочешь?
Бородач побледнел, несколько раз утвердительно кивнул… и метнулся к здоровенному шкафу, занимающему чуть ли не половину торгового зала:
– Выбирайте, ваша светлость: тут платья на любой вкус!
На лице баронессы промелькнуло странное выражение. То ли обида, то ли разочарование вперемешку с чем-то вроде грусти.
Причины его появления я не понял. А в глазах портного
– Прошу прощения, ваша светлость… – сложившись чуть ли не пополам, виновато выдохнул он.
Леди Мэйнария горько улыбнулась, кивнула – мол, извинения приняты – и поправила:
– Только не «светлость», а «милость»…
Потом подумала и определилась:
– Костюм для конных прогулок… под мужское седло. Пару нижних рубашек. Сменную пару брюк. Сапожки. Две пары чулок. Плащ с капюшоном. Арнотт [87] … – неуверенный взгляд на меня – со всем, что в нем должнобыть…
87
Арнотт – что-то вроде средневековой косметички. Сумочка под гребни, заколки и тому подобные мелочи (местное название).
Портной опять понял больше, чем я. И быстро-быстро закивал:
– Сию минуту, ваша милость!
Минута вылилась в час, если не во все два. Портной метался по торговому залу, громыхал крышками сундуков, вываливал на стол какие-то разноцветные тряпки и тут же убирал их обратно, что-то недовольно бурча себе под нос. Леди Мэйнария не вылезала из-за ширмы, примеряя одну вещь за другой, изредка подзывая к себе хозяина лавки и что-то вполголоса с ним обсуждая.
А я смотрел в окно и… вспоминал.
Отложив в сторону третью шкурку, Кривой Раздан усмехнулся и… потрепал меня по голове:
– Достаточно.
Я вывернулся из-под его руки и непонимающе нахмурился:
– Не понял?
Пропустив мимо ушей мой вопрос, скорняк встал из-за стола и, припадая на левую ногу, проковылял в угол.
Зазвенела связка ключей, потом что-то звонко щелкнуло, и крышка сундука, который я ни разу не видел открытым, медленно поднялась вверх.
– Выбирай!
Я застыл. Потом покосился на шкурки, все еще валяющиеся на столе, и… отрицательно помотал головой:
– Рано. Я должен тебе еще две…
– Не должен, – усмехнулся Раздан, вытащил из сундука несколько пар варежек и бросил их на стол: – Выбирай.
Я подергал себя за мочку уха, представил, как обрадуется Эллария, и… убрал руки за спину:
–
Скорняк посерьезнел, подошел к столу, оперся на него обеими руками и, не мигая, уставился мне в глаза:
– Ты – человек слова. Принесешь оставшиеся, когда добудешь.
Я вспыхнул – ко мне обращались, как ко взрослому мужчине! Значит, уважали!!!
Подумав, я расправил плечи, заложил большие пальцы за пояс – так, как это делал граф Тьюварр – и солидно кивнул:
– Договорились…
Кривой Раздан улыбнулся, но шутить не стал:
– Выбирай…
Рука потянулась к огненно-рыжим варежкам с серебристо-серой опушкой и… убралась обратно: они выглядели слишком дорогими!
– Бери, ей подойдет, – улыбнулся скорняк. Потом прищурился, открыл соседний сундук и бросил мне роскошный пояс в цвет выбранной мною паре: – А это – подарок. Твоей сестре. От меня. И не вздумай отказываться, а то обижусь.
Ввалившись домой, Эллария упала на стоящий в сенях рассохшийся табурет и обессиленно закрыла глаза.
Я метнулся к ней, стянул с ее ног насквозь промокшие постолы и начал растирать заледеневшие стопы:
– Устала?
Сестричка набрала в грудь воздуха… и отрицательно мотнула головой:
– Нет… Вернее, не очень. Сейчас переведу дух, поменяю маме простыни и приготовлю вам что-нибудь поесть.
– Я уже поменял. И репу отварил. Так что переоденься в сухое и за стол.
Толком не дослушав то, что я говорил, Эллария вскочила на ноги, метнулась к двери в комнату, увидела умиротворенное лицо мамы и… всхлипнула.
– Ларка, ты чего? – перепугался я. – Она уже поела. И теперь спит!
Сестричка смахнула со щеки слезинки, повернулась ко мне, упала на колени, обняла меня за талию и прижалась щекой к моей груди:
– Я тобой горжусь! Ты – настоящий мужчина.
«Настоящие мужчины не плачут…» – подумал я, вытаращил глаза, чтобы удержать подступающие слезы, и… вспомнил про варежки!
– Переоденься, а то заболеешь на мою голову, – басом сказал я. И мотнул головой в сторону подоконника, на котором лежала ее домашняя рубаха.
Ларка фыркнула, чмокнула меня в подбородок и встала на ноги: