Меченый
Шрифт:
Стражники повиновались.
Дождавшись, пока за ними закроется дверь, горец повернулся к Меченому и посмотрел на него с сочувствием:
– Бастарз проклял тебя, илгиз [151] : стать майягардом воина – великая честь. Женщины – великое испытание…
Потом перевел взгляд на мои предплечья и угрюмо вздохнул:
– Ты эйдине [152] , гард’эйт [153] : этот путь –
151
Илгиз – долинник ( хейсарский).
152
Эйдине – тот, чей дух заблудился в густом тумане. То есть сумасшедший.
153
Гард’эйт – дословно: «лишенный сердца». То есть тот, кто отдал сердце майягарду.
Отказываться от данного слова было глупо. Поэтому я холодно улыбнулась:
– Этот человек сделал для меня больше, чем я смогу сделать для кого бы то ни было за всю свою жизнь…
Хейсар прижал к груди кулак и… поклонился:
– Тогда… пусть Бастарз смотрит на тебя, не отводя взгляда, ори’дарр’иара [154] ! Ты – достойна уважения…
Я опять не поняла: по логике, уважения был достоин Кром, а не я. Но спрашивать горца о причинах такого отношения ко мнея не стала.
154
Ори’дарр’иара – дословно «воин в теле женщины».
Тем временем хейсар снял с пояса кошель, вытащил из него две кожис вытисненными на них головами снежного барса и положил их на стол:
– Тебе и твоему майягарду, ашиара. И… да будет с вами Бастарз…
Когда за горцем закрылась дверь, Кром бросил Посох Тьмы на свое ложе, подошел ко мне и вопросительно уставился мне в глаза:
– Что такое «майягард»?
– Спаситель…
– И все? – недоверчиво спросил он.
– Да. А что?
– Просто мне показалось… – Он прервался на полуслове, прислушался к топоту, раздавшемуся в коридоре, и тяжело вздохнул: – Клятвы, данные богам, не нарушают…
Кожис оттисками второй ипостаси Бога-Воина оказались пропусками, дающими их владельцам право беспошлинного въезда в любой город Вейнара, а так же право беспрепятственного передвижения по всей столице, включая Белую Слободу и летний сад королевского дворца.
Чем я заслужила эти пропуска, было непонятно. Но, полюбовавшись на оскаленные пасти барсов, я вдруг поняла, что у меня появилась возможность хоть ненадолго выйти из порядком надоевшей комнаты и пройтись по городу, не опасаясь привлечь внимание стражи!
Я взяла и предложила Крому прогуляться. А он… согласился!
Оделась я минуты за три. Если не меньше. И… чуть не расплакалась, заглянув в зеркало и увидев свое отражение: волосы, вымытые перед завтраком, топорщились в разные стороны. И не собирались укладываться ни в какую прическу…
–
«Настоящая женщина обязана выглядеть безупречно даже во сне», – мысленно повторила я слова Аматы… и махнула рукой: все равно в камзоле и шоссах я выглядела, как дочь какого-нибудь купца или писаря. А они обычно ходили по улицам простоволосыми.
Расчесала. Собрала в хвост, натянула сапоги и вылетела в коридор. Первой. И чуть не сбила с ног водоноса.
Тот расплескал половину ведра, помянул Двуликого, потом увидел Посох Тьмы, зажатый в руке Крома, и сложился в поясном поклоне:
– Простите, ваша милость, я случайно!
– Прощаем, – ухмыльнулась я и царственно пошла к лестнице.
За забором постоялого двора кипела жизнь. По Сапожной нескончаемым потоком двигались груженые телеги; на перекрестке с Цветочной пара дюжих мастеровых пыталась прибить к стене вывеску, а в половине перестрела за ними стайка мальчишек куда-то волокла упирающегося осла.
Чуть дальше, кажется, в Купеческой слободе, брехали собаки, со стороны Ремесленной доносился перестук топоров, визжание пил и звон кузнечных молотов, а от Кожевенной тянуло дублом, гарью и почему-то свежей кровью.
Забавно, но этот смрад, смешивающийся с запахом конских каштанов и мочи, меня нисколько не расстроил: я, наконец, вышла из комнаты. И была готова гулять по улицам даже по колено в крови…
Эдак через час, согревшись на теплом весеннем солнышке, сияющем с абсолютно чистого неба, я настолько расслабилась, что не только перестала реагировать на шипение в спину и отвращающие знаки в лицо, но и умудрилась выбросить из головы странное поведение хейсара.
Еще минут через двадцать меня почему-то потянуло на подвиги, и я принялась оценивающе поглядывать на шарахающихся от Крома горожан, изображать, что шепчу ему на ухо что-то жуткое, и даже тянуться к Посоху Тьмы. Так, как будто собиралась им воспользоваться.
Правда, веселье продолжалось не особенно долго: увидев, как от нас шарахаются встречные, Кром нахмурился, потом поймал за руку не успевшего убежать торговца и… купил мне леденец! На палочке! Точно такой же, как те, которые когда-то привозил мне отец!
У меня оборвалось сердце: я всхлипнула и… неожиданно для себя самой потерлась щекой о его плечо.
Слуга Бога-Отступника, почти прошедший свой Путь, остановился, посмотрел на меня совершенно безумным взглядом и прошептал:
– Ты что, Ларка?
Не знаю, почему, но в этот раз я не смогла промолчать. И отрицательно покачала головой:
– Ничего. И я – не Ларка, а – Мэйнария. Для тебя – Мэй.
Кром облизал пересохшие губы и хрипло повторил:
– Мэ-э-эй…
Я прислушалась к тому, как он произносит мое имя, и удовлетворенно улыбнулась:
– Именно.
– Подс-с-стилка Без-з-здуш-ш-шного, – прошипели в спину. Но я даже не обернулась: те несколько дней, которые остались до нашего расставания, я собиралась прожить от души.
Глава 35
Брат Ансельм, глава Ордена Вседержителя
Пятый день четвертой десятины третьего лиственя