Мечи Дня и Ночи
Шрифт:
— Тебя разве ничему не учили, когда взяли в служанки?
— Чему тут учиться? Подай-прими. У вас здесь красивый вид. Там вон отцовская пекарня.
— Так откуда же все-таки такой интерес к моему завтрашнему путешествию?
— Никакого мне интереса до него нет. Просто вы идете туда с Харадом. Он не такой свирепый, каким с виду кажется, вы это запомните. На самом деле он просто застенчивый.
— Не совсем то слово, которое первым приходит в голову. Скорее грубый, сказал бы я. Неучтивый. Недобрый. Но застенчивость, пожалуй, может все это оправдать. Почему ты о нем хлопочешь?
— Харад мой... друг. Не хочу, чтобы
— Разве это так удивительно?
— Нет. — Она отступила в комнату. — Только про вас разное говорят. Говорят даже, будто вы джиамад нового образца.
— И с каким же животным я, по их мнению, смешан?
— Может, с пантерой. Вы такой грациозный... как кошка.
— Хорошо, а теперь ступай. У меня много дел, и, как ни занимателен для меня наш разговор, он никуда нас не приведет.
— Вы только будьте добрым с Харадом. Он хороший.
— Буду помнить. Впрочем, Харад а я знаю лучше, чем ты думаешь. Не волнуйся, Чарис. Мы сходим в горы и благополучно вернемся.
Она ушла, и Скилганнон снова принялся за бумаги. Ближе к сумеркам в комнату вошел Ландис — без стука, красный от гнева.
— Вот как ты отплатил мне? — загремел он. — Взламываешь мой кабинет, воруешь мои бумаги?
— Не кипятись, — гибко поднявшись с места, сказал Скилганнон. — Ты не из тех, кто способен прибегнуть к насилию, и не надо притворяться, что ты такой. Я же ничем тебе не обязан. Разве я просил тебя разыскивать мои кости и вставлять мою кожу в рамки? Начнем сызнова, Ландис Кан, без уверток и умолчаний. Зачем ты взял кости из моего медальона?
— Не возражаешь, если я сяду? — как-то сразу обмякнув, спросил Ландис Кан.
— Нисколько.
Ландис тяжело опустился на стул.
— В Диранане я имел доступ к самой разной механике древних. С ее помощью я научился создавать превосходных джиамадов и... возрождать всех, кого считал нужным. Здесь у меня такого изобилия нет. Ты был слишком важен, чтобы тобой рисковать. Поэтому я, прежде чем вернуть тебя к жизни, попробовал сделать это с костями из твоего медальона, и в итоге получился Харад. Кем он был прежде? Твоим братом, твоим отцом?
— Моим другом, Ландис. Великим человеком.
— Еще одним героем былых времен? — просиял Ландис. — Ну, так кто же он? Кто?
— Будем, по твоим же словам, двигаться потихоньку. Доверься мне. Когда придет время, я, возможно, тебе скажу. Почему он так и не вспомнил, кем был?
— Мы не смогли вернуть его душу из Пустоты, потому что не знали, кто он. Если ты нам скажешь, мы, возможно, сумеем воссоздать человека, которого ты знал.
— Моего друга нет в Пустоте, да и быть не может. Его подвиги обеспечили ему место в чертоге героев или в раю... или что у них там за воротами. Даже если бы вы нашли его дух, он не вернулся бы. «А с Харадом что же будет?» — спросил бы он. Нет, Ландис, он не вернется, хотя мое сердце возликовало бы, случись такое. Я любил его больше всех, кого знал в той жизни.
— Ты уверен? Гамаль мог бы его поискать.
— Уверен. Для чего ты придумал это путешествие в горы?
— Это Гамаль придумал. Он сказал, что тебе нужно на время уйти из города, подумать, что делать дальше. Мы с ним полагали также, что общество знакомого тебе человека более прочно свяжет тебя с воспоминаниями о былой жизни.
— В одном он был прав, — холодно молвил Скилганнон. — Мне
— Да. Вечером ты увидишь их за обедом. Их двое, Унваллис и Декадо. Первый — советник Вечной, человек наблюдательный, с изощренным умом. Его нелегко разгадать, а провести и того труднее. У меня действительно был племянник по имени Каллан. Он жил в усадьбе близ Юсы, на берегу океана — те места ты должен помнить как Вентрию. В прошлом году его судно попало в шторм, и он утонул. Если об этом зайдет разговор, скажи, что выплыл, ухватившись за доску. Вообще, говорить старайся как можно меньше.
— А Декадо? Ландис перевел дух.
— Ты решил, что мы должны говорить без недомолвок. Будь по-твоему. Декадо, как и Харад, неудавшийся Возрожденный. Его кости по приказу Вечной были взяты из могилы на поле давнишней битвы. Тот, прежний, Декадо возглавлял отряд монахов-воителей, называвшийся Храмом Тридцати. Тогда он носил прозвище Ледяной Убийца и был, возможно, величайшим во все времена бойцом на мечах.
— Я чувствую, что ты чего-то не договариваешь.
— Ты прав, — вздохнул Ландис. — Утром я долго беседовал с Гамалем. Он знает о тебе куда больше, чем я думал, но по причинам, известным ему одному, не хотел делиться своими знаниями со мной. По его словам, настоящий Декадо был твоим потомком по прямой линии.
— Еще один миф, Ландис. У меня не было детей.
— Гамаль сказал, что одна женщина по имени Гарианна родила тебе сына. Ребенок родился в храме Благословенной через восемь месяцев после твоей битвы со злодеем... я забыл его имя.
— Бораниус.
— Верно, теперь я вспомнил. Твой род в каждом поколении давал хороших воинов. Гарианна по указанию жрицы соблюдала традиции твоего дома. Первенца называли Декадо, его первого сына — Олек, затем снова Декадо и так далее. Вот почти и все, что известно Гамалю. История умалчивает о том, какой была сама Гарианна, о чем она думала и о чем мечтала. Но вернемся к настоящему времени. Возрожденный Декадо — тоже прославленный воин. Он, как и ты, носит два меча в одних ножнах и успел убить двадцать человек на дуэли. Он столь же опасен, как его тезка — и, как и он, по словам Гамаля, близок к безумию.
Скилганнон, потрясенный не на шутку, сумел это скрыть.
— Для чего он приехал сюда? — спросил он.
— Думаю, для того, чтобы изучить нашу оборону. Он искусный стратег.
— А Унваллису что здесь нужно?
— Он будет меня уговаривать принести Вечной повторную присягу на верность. Положение мое не из легких. К северу от нас находится одна из мятежных армий, к югу — войска Вечной. Если я присягну ей, мятежники начнут покушаться на мою жизнь и мои земли. Если откажусь, солдаты Вечной займут Петар.
— Положение в самом деле незавидное, — согласился Скилганнон. — Как думаешь поступить?
— Буду вести себя, как девица на выданье. Увертываться, лукавить и держать обоих вздыхателей на расстоянии. Однако пора одеваться к обеду. С кем ты предпочитаешь сидеть — с политиком или с безумцем?
— С безумцем. Политиков я не люблю.
Комнаты, отведенные Унваллису, помещались в южном крыле, но большая терраса при них выходила на запад, на горы. Стоя там, он смотрел, как за снежные вершины садится солнце. Это было его любимое время дня, и он любил проводить его в одиночестве.