Мечи Дня и Ночи
Шрифт:
— Почему это?
Другие джиамады тоже подошли и окружили его.
— Наше место. Голокожим опасно. — Продолговатая морда ощерилась, показав острые клыки. Из пасти вырвались отрывистые рычащие звуки, тут же подхваченные другими — смех, решил Скилганнон.
— Я недавно в этих краях, — сказал он, — и не знаю ваших обычаев. Почему здесь опасно?
— Голокожие хлипкие. Легко сломать. — Джиамад смотрел тяжело, и Скилганнон чувствовал исходящую от него ненависть.
—Уходи.
Другие звери подступили еще ближе. Один, плоскомордый, скалился во всю пасть, по-кошачьи.
— Другие голокожие нет, —
— Оставь его, — сказал первый.
— Убей его, — сказал кто-то еще. Первый зверь устрашающе рыкнул и заявил:
— Нет! — Золотистые глаза по-прежнему глядели на Скилганнона. — Уходи, голокожий.
Скилганнон повернулся, и тут похожий на кота джиамад двинул его шестом по ногам. Скилганнон, без единой сознательной мысли, взвился в воздух, ударил ногой по кошачьей морде и сбил зверя с ног. Легко опустившись на ноги, он подхватил упущенный зверем шест. Джиамад с рычанием вскочил и бросился на человека. Скилганнон треснул его шестом по виску, и тот, оглушенный, снова свалился. Скилганнон отступил, держа шест наготове на случай нового нападения. Никто не двинулся с места, а вожак сказал:
— Нехорошо! Уходи.
Скилганнон с холодной улыбкой швырнул шест на землю.
— Сожалею, что прервал ваши учения. Как тебя звать?
— Большой Медведь.
— Я запомню, — сказал Скилганнон и зашагал прочь. Поднимаясь в гору, он услышал позади жуткий вопль, полный боли и отчаяния. Предсмертный вопль. Он не стал оборачиваться.
Спускаясь обратно к городу, Скилганнон увидел направляющегося через мост всадника — Ландиса Кана. Наездник он был неважный и болтался в седле, не умея приспособиться к шагу своего крепкого гнедого конька. В памяти Скилганнона ожил толстый монашек с испуганным лицом. Как будто окно открылось в его душе, и он снова увидел свою жизнь в Кобальсинском монастыре, где он обрабатывал землю и занимался в библиотеке под благожелательным взором настоятеля Кетелина.
Скилганнон глубоко вздохнул. Воздух был свеж, и он вдруг ощутил покой. Всё новые воспоминания приходили к нему. Того толстячка звали Брейган. Скилганнон расстался с ним в разоренном войной городе Мелликане, а сам с Друссом-Легендой и еще несколькими людьми отправился спасать маленькую Эланин, увезенную в степную надирскую крепость.
Бурное ликование наполнило Скилганнона, смыв все уныние последних дней. Он пока помнил не все, но знал, что с драконами никогда не дрался. И крылатого коня у него не было. Девять десятых рассказов о нем были выдумкой, а оставшуюся долю исказили до неузнаваемости.
Ландис подъехал к нему и неуклюже слез с коня.
— Ты заставил нас поволноваться, — сказал он.
— Я повидал ваших Смешанных. Они не такие страшные, как те, что помнятся мне.
— Память возвращается? — пристально глядя на него, спросил Ландис.
— Не целиком. В ней еще много провалов. Но теперь я знаю гораздо больше, чем прежде.
— Это хорошо, друг мой. Пора тебе встретиться с Гамалем.
— Кто это?
— Старик, самый мудрый из нас. Я пригласил его пожить у меня прошлой весной, когда он ослеп окончательно. Это он нашел в Пустоте твою душу и вернул ее нам.
Скилганнон содрогнулся, внезапно увидев перед собой голую землю под серым небом. Потом это прошло.
Они
— Они несут обед лесорубам, работающим в горах, — проронил Ландис Кан.
— Не проще ли послать повозку с одним возницей? Или женщины доставляют туда не только еду?
— У некоторых там мужья, — улыбнулся Ландис, — возможно, эти пары и уединяются в кустах. Но основная их задача — принести поесть. Ты прав, в повозке поместилось бы больше, и ездит она быстрее. Но такой способ, пусть и более выгодный, не обеспечивает сплоченности, чувства взаимной выручки.
— Мудрый принцип, — сказал Скилганнон. — Отчего же тогда эти женщины прошли мимо нас молча и с потупленными глазами?
— Хороший вопрос — но мне кажется, ответ на него ты уже знаешь. Сплоченность необходимо поощрять. Людям нужно знать, что их ценят. Но вождь совершил бы непростительную глупость, поставив себя наравне с ними. Он должен держаться отдельно. Если он будет сидеть и точить лясы вместе со всеми, кто-нибудь непременно спросит, а почему он, собственно, вождь. Я подобен пастуху, Скилганнон. Он перегоняет овец на хорошие пастбища, но это не значит, что он должен опуститься на четвереньки и щипать с ними траву. Разве в ваше время было иначе?
— Я много лет служил королеве-воительнице, не терпевшей, чтобы ей кто-то перечил. Все, кто высказывался против нее — или хотя бы думал об этом, — умирали. Ее народ во многих отношениях жил припеваючи. У дренаев, с другой стороны, королей не было. Их вожди избирались посредством всенародного голосования. И их расцвет тоже длился много веков.
— Однако, в конце концов, оба государства пали, — заметил Ландис.
— Любой империи когда-нибудь приходит конец, будь она хорошей, дурной, жестокой или благостной. Каждому рассвету сопутствует свой закат, Ландис.
До самого дворца они больше не разговаривали. Конюх принял гнедого, а Ландис и Скилганнон поднялись на самый верх круглой башни.
— Гамаль очень стар, — предупредил Ландис. — Он ничего не видит и стал слаб здоровьем. Но он восприимчив к чувствам других людей и изучал практику древних шаманов.
Он открыл дверь, и оба вошли в круглую комнату, устланную коврами. Гамаль сидел в старом кожаном кресле, с одеялом на худых плечах. Он поднял голову, и Скилганнон увидел его глаза цвета бледных опалов.
— Добро пожаловать в новый мир, воин, — сказал старик. — Придвинь себе стул и посиди со мной.
Скилганнон занял другое кресло. Ландис тоже хотел сесть, но Гамаль сказал ему:
— Нет, дорогой мой, оставь меня на время со Скилганноном. Тот удивился и даже немного обеспокоился, однако выдавил улыбку.
— Да, разумеется.
Когда он вышел, старик, подавшись вперед, спросил:
— Ты уже знаешь, кто ты?
— Знаю.
— Я буду честен с тобой, Скилганнон. Я не из тех, кто склонен верить в пророчества. Ландис, хоть он мне и дорог, просто одержимый. Я привел твою душу назад по его просьбе. Но это, как столь многое в нашем нынешнем мире, деяние противоестественное. И противоречит моей морали. Я должен был воспротивиться.