Мечи Ямато
Шрифт:
Кроме того, покои даймё, как гласят добытые Артемовыми агентами из числа яма-буси и якудза сведения, содержат многочисленные ловушки. Что за ловушки и где они распложены, увы, выяснить не удалось. Разбираться придется на ходу. И тут тоже весьма кстати придется воровской опыт клана яма-буси.
Обычно в замке находились около сорока самураев. Примерно половина из них несла охрану личных покоев даймё, другая половина занималась наружным охранением. Те самураи, что несли ночной дозор, помещались в отдельном помещении слева от входа. Не занятые в ночном дозоре — чуть дальше, в глубине замка. По добытым сведениям, они занимали четыре комнаты: две комнаты отданы старшим самураям и две комнаты — младшим самураям.
Дверь на смазанных Каишаку Ли петлях отошла,
Слева, возле сдвижной бумажной двери висел фонарь-гандо, хитрый такой фонарь, в котором свеча всегда остается в вертикальном положении, как его ни верти. Свет от него освещал лишь ближайшее пространство и погружал середину коридора в призрачный полумрак, а дальний конец коридора был вовсе не виден. Зато можно было различить висящее на противоположной от двери стене какэмоно.
Артем двинулся вперед по коридору. Когда он оказался возле двери (аза ней, согласно полученным сведениям, располагалось караульное помещение), та стала отъезжать. Артем отпрянул, прижался к стене.
И тут уже стало не до колебаний и рефлексий. Не до раздумий, кто там и отчего поднялся ночью побродить, в туалет приспичило, или что-то услышал, или сработало чутье на опасность. Ситуация сгустилась до примитивной формулы: либо ты — либо тебя.
Артем опустил руку к ножнам с танто.
Краем взгляда он зацепил иероглифы на какэмоно. «Буши-но-ичи-гон», — проговорил про себя. Что означает: «слово, данное самураем». Наверное, какэмоно висит здесь как напоминание о верности своему господину.
Дверь не отодвинули до конца. Некто распахнул ее ровно настолько, чтобы пройти. Артем разглядел ладонь, белеющую на краю двери... И этот некто шагнул в коридор.
Артем метнулся вперед и вонзил кинжал в горло по самую рукоять, провернул лезвие, одновременно подхватывая оседающее тело. Раздался мерзкий хлюпающий звук и едва различимый шорох ткани. И снова воцарилась тишина.
Гимнаст задвинул дверь и привалился к стене. Сполз по стене, оказался на корточках над убитым им человеком. Кажется, молодой совсем. На нем тэта на босую ногу, штаны и небрежно наброшенная куртка простого покроя. Из оружия при нем только короткий меч. Похоже, человек просто встал по нужде. Если бы он что-то услышал или почуял — обязательно захватил бы длинный меч.
Артема колотила легкая дрожь, похожая на простудный озноб. Ничего удивительного. Нет у него привычки к хладнокровному убийству. И не к хладнокровному — тоже нет...
Да, перед ним враги, и если их не уничтожить любой ценой, то в скором времени придет враг более сильный, абсолютно безжалостный и беспощадный к другим народам. Монголы затопят страну кровью. Артем прекрасно помнил из школьного курса истории, что оставляли позади себя монгольские полчища. Разоренные, сожженные города, иногда — особенно в Средней Азии — с напрочь вырезанным городским населением. Возможно, и Японию это ждет. Но, возможно, ждет и более мягкое завоевание. Только проверять, как будет на самом деле, что-то не тянет. Лучше пресечь на корню, раз есть возможность. Вот что внушал себе Артем. Но внушай, не внушай, а хладнокровно убивать все равно не получается...
Его обогнули бесшумные тени. Сделав над собой усилие, Артем загнал переживания в дальний угол. Потом можно будет разобраться со сложностями внутреннего мира, сейчас же надо действовать. Он не имеет права предаваться всяким мерихлюндиям хотя бы потому, что отвечает за тех людей, которых повел за собой.
Артема тронули за рукав. Касаи? Да, это он. Касаи что-то пытался объяснить Артему жестами. Артем понял: он показывает, чтобы Артем взял фонарь, откатил дверь и остался с фонарем у порога, а они все сделают сами. Видимо, яма-буси понял, что происходит с большим белым человеком, и решил его пощадить...
Дверь отъехала со слабым шорохом, и Артем уловил запахи, свойственные мужскому жилищу: едкий запах пота и аромат луковой отрыжки. И звуки были под стать: крепкий здоровый храп, невнятные сонные бормотания, тихое похрустывание соломенных тюфяков, на которых ворочались караульные.
В тусклом свете фонарика-гандо Артем видел, как работали бойцы его отряда. Касаи метнулся от двери налево, Фудзита — направо. Оба склонились над лежавшими людьми. А их было в комнате пятеро. Наверное, один — начальник караула, четверо — караульные. А тот, что лежит в коридоре, не иначе, был у них кем-то вроде дневального, в чьи обязанности входило вовремя будить смену и начальника караула.
В руке у Касаи в тускло-желтом свете фонарика-гандо блеснули оба лезвия о-но-гама [69] (любимые им стрелки и звездочки в такой ситуации, ясное дело, не годились). Фудзита действовал кинжалом-танто.
Артем держал фонарь в левой руке, стоя на пороге и наблюдая как за происходящем в комнате, так и за коридором. Правая его рука сжимала танто — он был готов в любой момент метнуть кинжал или, отбросив фонарь, рвануться вперед на помощь. Но помощь не потребовалась.
69
О-но-гама — серповидный кастет в виде полумесяца.
Человек другой эпохи беспокойно метался в душе Артема, человек других взглядов на жизнь и смерть. Этот человек не мог спокойно смотреть, как хладнокровно режут спящих. («А не ты ли однажды видел рядовой случай на дороге, — заговорил внутренний голос, — когда проезжающий по ней самурай снес голову идущему навстречу крестьянину. Судя по тому, как самурай потом любовно рассматривал свой клинок, он только что получил выкованную катану от мастера-оружейника. А катана не считается оружием, покуда не попробовала крови. Самурай, видимо, не мог дотерпеть до ближайшего сражения. Да и зачем терпеть, спрашивается, когда вон идет крестьянин! Не человек же идет. Ты не забыл, что эти вот самураи полноценными людьми признают только равных себе или стоящих выше них на иерархической лестнице, а всех, кто находится ниже, приравнивают к домашней скотине — дескать, да, приносят пользу, но ценности большой не представляют? И по-другому самураи мыслить не могут. Не оттого, что они все как на подбор прирожденные палачи, просто эпоха такая на дворе — грубая, жестокая, простая, напрочь лишенная справедливости в твоем понимании этого слова. Эта эпоха диктует суровые законы, с младых ногтей воспитывает в своих детях определенный склад мыслей, который уже не переделаешь. А в тебе, дорогой мой внешний голос, еще колосятся взгляды эпохи прав человека и всяких там "Амнисти интернэшенл". Пора отвыкать...»)
Один из караульных забился в агонии, хрипя, колотя руками и ногами по полу. Он разбудил остальных — их оставалось двое. Они мигом вскочили, хватая лежавшие рядом с ними мечи.
Касаи бросил на пол о-но-гама и пружиной выпрямился. Две руки синхронно нырнули к поясу и тут же синхронно взмыли вверх, выбрасывая звездочки. Оба самурая повалились, схватившись руками за горло и сипя. Все это заняло от силы секунды две, а то и меньше. Никто ничего толком не успел: Артем не успел поставить на пол фонарь-гандо, Фудзита успел только повернуться в сторону опасности, оба самурая спросонья вряд ли успели даже сообразить, что происходит и где враг, а если что-то и успели заметить — то только стоящего в дверях человека с гандо. Последний, то бишь Артем, выходит, тоже сослужил полезную службу — привлек к себе внимание.