Мечи Ямато
Шрифт:
Артем успел.
— Я принимаю твой вызов, Бьяку-Рю, — сказал Нобунага. И поклонился.
Артем тоже поклонился.
— По всему замку прекратить схватки! Бегом! — рявкнул даймё, обращаясь к своим самураям. И двое из них тут же рванули выполнять приказ господина.
— Там отравленные шипы в коридоре! — Омицу крикнула вовремя. Ее крик застал самураев у самого начала коридора. Самураи, как показалось Артему, несколько беспомощно оглянулись на своего господина.
— Ножнами отодвиньте в сторону и проходите! — распорядился даймё. — Мы тоже сейчас
... Даймё выбрал для поединка площадку между сакурами. По кругу через каждые пять шагов в землю воткнули факелы. Артему это смутно что-то напоминало. Ах да! Многосерийную телепередачу «Последний герой». Там, помнится, в круге факельного света игроки в дикарей решали, кто из них лишний. В общем-то здесь сейчас будет происходить то же самое.
Два человека. Один из них лишний.
Две катаны. Одна из них лишняя.
Отсюда были видны распахнутые настежь ворота замка. Девочка Суйко открыла ворота и впустила в замок подмогу, которую возглавляла Ацухимэ. Кто-то может сказать: не бог весть какая подмога — пять женщин и семеро детей. Да вот только женщины эти могут стрелять из лука по меньшей мере ничуть не хуже самураев, а дети из тростниковой трубочки легко попадут отравленным шипом в оголенный участок шеи. И сразу отпадет желание недооценивать подмогу...
Ацухимэ сейчас была здесь, стояла за сакурой. Стояла она отдельно — не с группой яма-буси и не с группой самураев. Артему вдруг стало ее нестерпимо жалко. Это, похоже, ее участь — всегда быть между и быть одной. Как и в Мацудайра-рю она была одна, так и сейчас.
Артем — в трико, в таби, с недовытертыми полосами сажи на лице — направился к центру очерченного факелами круга. С другой стороны ему навстречу двинулся Нобунага.
Артем сжимал ножны левой рукой посередине. Правую руку он положил на рукоять катаны... Рукоять «Света восемнадцати лун» была обтянута кожей акулы, а поверх нее еще и тончайшим шелком. Но главное — ладонь в рукояти ни малейшим образом не скользила, даже если запотевала.
Артем мало держал в руках японских мечей. Считай, и вовсе их не держал. Стало быть, сравнивать ему было не с чем. Однако интуитивно он чувствовал, что «Свет восемнадцати лун» — меч и вправду уникальный. Подобная мысль посещала его, когда он, бывало, вытягивал из ножен клинок катаны и смотрел, как тот сверкает. А по клинку «Света восемнадцати лун» катились синеватые переливы. И эти переливы клинка завораживали, как завораживает огонь человека. «Сколько ж всего голов ты снес, интересно?» — такой вопрос возникал у Артема в эти минуты...
Артем и даймё остановились в двух шагах друг от друга. Нобунага вперился взглядом в противника.
А противник, то бишь Артем, взгляд, наоборот, отвел. Опустил его в землю, на которой плясали отсветы факелов...
В тот раз, когда на ромашковой поляне Ацухимэ впервые похвалила его за успехи в иайдзюцу, он не сказал, как у него все так здорово получилось. Не раскрыл секрета. А секрет на самом деле был прост. Артем тогда впервые
Вот и сейчас Артем представил себе все ровно то же самое, что и на ромашковой поляне. Он представил ту пещеру горы Энку, куда отправили его монахи на Испытание. Лес сталактитов и сталагмитов, полумрак, стоячий неживой воздух, ненормальное беззвучие... лишь где-то вдалеке с большими перерывами разбивается о пол капель.
Образ не замещал мир целиком. Ты словно находился внутри прозрачного камня, а за его прозрачными стенами горели факелы, темнели сакуры, стояли в ожидании исхода люди. Стояла Ацухимэ...
Враг находился рядом не в образе неизвестного, задрапированного в черные одежды. Враг представал сейчас внутреннему взгляду Артема в образе того самого Дракона, что явился ему в пещере горы Энку. В серебристой сверкающей чешуе. В открытой пасти мелькает длинный раздвоенный язык. Морщинистые веки смыкаются-размыкаются, открывая вертикальный змеиный зрачок.
Дракон пошевелил лапой, стал поднимать ее...
А потом Дракон прыгнул на него. Как и тогда в пещере.
Тогда Дракон сбил его с ног и придавил лапой. Сейчас Артем должен был остановить его в полете, снеся проклятую драконью голову...
... Потом Артему рассказали, как выглядело это со стороны.
Они стояли друг против друга. Артем отвернул голову и смотрел в землю. Даймё же смотрел прямо на него.
Вокруг стояла тишина. Ну, разве что трещали факелы. И еще со стороны стены доносился стрекот цикад.
Рука Нобунага опустилась на рукоять. Сжала ее.
Артем оставался совершенно неподвижен, будто изваяние, а не человек. И смотрел все так же в землю, отвернув голову.
Тянулись мгновение за мгновением. И ничего не происходило.
Из темноты вдруг вырвалась и пролетела над головами летучая мышь. Но никого из поединщиков ее появление не заставило вздрогнуть или пошевелиться.
Еще прошли какие-то мгновения.
И вдруг Нобунага рванул катану из ножен...
... Его клинок остался вытащенным наполовину. Ровно наполовину.
Синеватой молнией сверкнула сталь. Словно и в самом деле вдруг молния проскочила от одного человека к другому. И все. Поединок был окончен.
Отсеченная голова даймё повисла на тонкой ниточке кожи.
У Артема так получилось не специально. Случайно вышло. Но эта ниточка кожи многое решила.
Оказывается, здесь у них, у средневековых самурайски заточенных японцев, наивысшим проявлением фехтовального мастерства считается срубить голову так, как это сделал Артем. Потому как голова повисает на ниточке кожи, а не катится по земле, что есть неэстетично. А когда на ниточке — это очень даже эстетично. Так они считают. И считают за великую жизненную удачу оказаться свидетелями поединка, заканчивающегося таким фехтовальным шедевром. Потом передают рассказы об этой схватке из поколения в поколение.