Мечтатели Бродвея. Том 3. Чай с Грейс Келли
Шрифт:
– Нет, – ответила она ровным тоном, но довольно резко. – Никакого ребенка не было.
Что-то смутное, и сокровенное, и очень нежное медленно изменило черты ее лица.
– Видит бог, я долго ненавидела Эмили Олдрич по тысяче причин, которые вам могут быть понятны, и тысяче других, которые вам и в голову не придут. Однако сегодня я счастлива видеть вас. Счастлива, что вы живете на свете, что вы тот, кто вы есть, благородный и бесконечно деликатный Джей Джей.
Артемисия залпом допила стакан, зажмурилась и сморщилась, потому что от алкоголя у нее выступили
– Какими они были вместе?
Он не сразу понял.
– Нельсон и Эмили Олдрич! – рассердилась она, стукнув тростью о пол.
– О, мне было лет десять, когда Ба Милли нас покинула, но я, конечно, хорошо ее помню. Мы проводили почти все каникулы в их доме в Коннектикуте.
– Он накручивал прядь ее волос на палец?
Джей Джей уставился на нее, озадаченный, слегка смущенный.
– Я… Я никогда такого не видел, нет.
Сохраняя нейтралитет, он счел нужным добавить:
– Бабушка связывала волосы в тугой узел.
Она снова принялась гладить кошку, усмехнулась печально и, на его взгляд, почти обидно.
– Он клал ей руку на затылок, когда она наклонялась над тарелкой за столом?
Джей Джей заставил себя не вытаращить глаза. Дедуля, крутящий локон или гладящий шею Ба Милли на семейном обеде, – это было просто… невообразимо!
– Я не замечал, но…
– Любила ли она суп из спаржи?
– Могу поклясться, что она ненавидела даже его запах.
Артемисия вздохнула.
– Я жестока с вами, мой мальчик. И с собой тоже. Разумеется, никто не позволит себе таких жестов с Олдричами.
Он услышал какой-то далекий смешок, хотя взгляд ее оставался очень пристальным.
– Я рада и счастлива, что он позволял их себе со мной.
Нельсон, конечно, любил Артемисию очень сильно. Однако…
Джей Джей закрыл опустевший портфель.
…Однако чувство преданности семье подсказывало ему, что Ба Милли заключила с супругом пакт, который устраивал обоих, и с этим пактом они прошли рука об руку долгий путь на протяжении десятилетий.
Он вспомнил ее на крыльце снежным утром, как она завязывала в три оборота толстый шарф длиной в пять футов под подбородком дедули. Оба тогда неудержимо смеялись, как могут смеяться взрослые между собой. Такие моменты были редки, но он помнил еще один: на пикнике в Хэмптонсе в ботинок Ба Милли попал камешек. Дедуля, встав на колени, расшнуровал ботинок и вытряхнул камешек, крича и жестикулируя: «Изыди, ренегат! Нога моей жены принадлежит мне!» И снова на них напал этот смех – так смеются только вдвоем.
Конечно, он никогда не расскажет этого Артемисии. Тем более что наступил самый деликатный момент их беседы. Джей Джей должен был передать ей последнюю – самую последнюю – вещь. И самую важную.
Он медленно достал из кармана маленький кожаный кубик с золотой каймой. Сердце его колотилось о желудок.
– Птички не были последним подарком Нельсона. Его последним подарком вам было… вот это.
Он приподнял крышку футляра. Несмотря на годы, сверкающая белизна атласа была девственно чиста. На шпеньке стояло кольцо, горделивое и смешное, великолепное и бесполезное, с бриллиантами, готовыми взмыть к луне, откуда они как будто прилетели.
Он кашлянул.
– Кольцо… Обручальное кольцо, которое он держал для вас в кармане пиджака целую неделю. Оно было у него в ту поездку на «Бродвей Лимитед», – тихо сказал он. – Ему не хватило… мужества вам его отдать.
Старая дама как будто скукожилась, уменьшилась, уткнулась лицом в шерсть кошки и вдруг расплакалась. Джей Джей продолжал еще тише:
– На последней странице последнего дневника написано, что он намеревался преподнести его вам на свидании в «Уолдорфе». Вы прочтете. Он собирался положить футляр под вашу салфетку. Вы бы нашли его за… супом из спаржи.
– Почему же он не пришел? – воскликнула она, горько рыдая и по-прежнему пряча лицо. – Почему не явился сам?
У Джей Джея вырвался бесконечно печальный вздох. Ему хотелось обнять ее, выплакать с ней свое горе. Но он не решился к ней притронуться, она бы разбилась.
– Он приходил, – проговорил он. – Когда он понял, что вы не придете на свидание в тот вечер, он покинул «Уолдорф» и помчался в маленький пансион, где вы укрылись.
Весна метнула в окно солнечный луч, заставивший его зажмуриться.
– Но Митци собрала вещички тем же утром, на рассвете. Она уехала, не оставив адреса.
Джей Джей открыл глаза.
– После этого дедуля убрал перо и чернильницы и перестал писать дневники.
Джей Джей не знал и никогда не узнал, что он был первым человеком, видевшим слезы Артемисии, но в эту минуту, несмотря на свою молодость, он ощущал, как и старая дама, которую он никогда не видел до сегодняшнего дня, скорбь по безвозвратно упущенному вальсу, острое лезвие непоправимого абсурда.
Он отмахнулся от богатого выбора мысленных формулировок, чтобы тактично проститься.
Она утерла слезы, погладив большим пальцем под глазами, незабытым жестом юной кокетки. И заговорила первой:
– Джей Джей, не испортите все, как Нельсон и я… Жизнь может быть такой глупой. Давайте не будем создавать ей конкуренцию.
– Я постараюсь, – ответил он с чуть натужной веселостью.
Она удерживала его, ее костлявые руки были уже сухи.
– Мой мальчик, я стара и серьезна. Время, о… Оно наш главный противник. Не верьте ему, когда оно нашептывает вам: ждите, – это уловка. Уловка, из которой можно извлечь урок.
Теперь она сжимала его запястья, серьезно, пылко.
– Молчать – вот смертный грех. Поговорите с ней, не медлите.
Их взгляды встретились.
– Я видела ваше лицо, когда вы провожали ее сегодня утром. Поговорите с ней. Поговорите!
– Хэдли?.. – удивленно пробормотал он.
Она молча закусила губу.
– Хэдли не питает ко мне любви.
– Откуда вам знать? Вы ее спрашивали? Говорили ей о своей, о той, что я прочла в ваших глазах, когда она появилась?
Зеленые радужки заглядывали ему прямо в душу.