Мечтательница

Лэндис Джил Мари

– В чем дело? – спросил он, сам понимая, что вопрос прозвучал слишком грубо.

– Судя по вашему виду, вам потребуется некоторое время, чтобы прийти в себя перед отъездом. На вашем месте я занялась бы этим немедленно.

Корд не смотрел на Эдварда, пока она не покинула комнату. Слуга смущенно ломал пальцы.

Корд вздохнул:

– Не жизнь, а сплошное проклятье!

– Что вы имеете в виду, сэр? – На лице Эдварда было написано беспокойство. В такие минуты можно было подумать, что он только что съел лимон.

– Похоже,

я женился на страшной брюзге.

5

Бальные туфли из черного шелка были слишком широки, зато благодаря этому Селин легко скрывала свое нервное состояние: она просто то и дело поджимала пальцы ног. Только усевшись за изысканно накрытый стол, Селин вспомнила, что за весь предыдущий день у нее и крошки во рту не было.

Домашние рабы, прислуживающие за столом, бесшумно двигались вокруг, привычно подавая приборы для ополаскивания рта и рук, выполняя монотонную работу, которую делали день за днем. В воздухе витал терпкий аромат кофе, разбавленного теплым молоком, и горячего шоколада с корицей.

«Калас» – золотисто-коричневые, сильно обжаренные шарики из риса, муки, мускатного ореха и сахара – пахли настолько вкусно, что удержаться было совершенно невозможно. На глаза Селин навернулись слезы: она вспомнила, как по утрам в воскресенье они с Персой ходили в Старый Двор и покупали эти горячие, дымящиеся сладости у продавца, который нараспев предлагал: «Прекрасные калас! Самые горячие!»

Селин даже почувствовала резкую боль в желудке. Неуверенность заставляла ее нервничать, но искушение перед нежной белой рыбой в томате, слоеными пирожками с телятиной и свежими ананасами оказалось слишком велико!

Некоторое время спустя, когда она стояла рядом со своим новоиспеченным мужем прямо перед Генри Моро, вызвавшим их к себе в кабинет, поздно было раскаиваться в такой неосмотрительности. Селин с трудом справлялась с чувством неловкости и страхом, потому что ей казалось, что содержимое желудка вот-вот окажется прямо на натертой до блеска поверхности письменного стола из вишневого дерева. Чтобы отвлечься, девушка старалась сосредоточиться на том, что сидящий за столом старик выговаривал Кордеро.

– Ты понимаешь, что в ту минуту, когда выйдешь за порог этого дома, я вычеркну тебя из числа членов моей семьи и лишу всего, что ты мог бы унаследовать?

Кордеро ничего не ответил, и Селин краешком глаза постаралась рассмотреть мужа. Весь его облик выражал полное безразличие и отстраненность – точно так же он реагировал на полные горечи взгляды деда за завтраком. И все-таки его поза говорила о том, в каком он находится напряжении.

Наконец Корд нарушил неловкое молчание:

– О какой семье идет речь? О вас? Если вы говорите о Стефене и Антоне, то они недолго здесь пробудут: только до тех пор, пока немного привыкнут к ново-орлеанской жизни, а вы начнете делать все необходимое, чтобы их признали в обществе. Для беспокойства нет причин,

дедушка. Покинув ваш дом, я никогда ни о чем вас не попрошу и никогда больше не появлюсь на вашем пороге.

Селин рассматривала профиль Кордеро. Почувствовав ее взгляд, он повернулся, и лицо его неожиданно озарилось улыбкой. Пораженная ее сиянием, она не сразу поняла, что за ней крылось, а Корд уже снова обратился к деду:

– А как насчет ее приданого? Я ведь женился на ней. И сейчас же хочу его забрать.

Генри откинулся на спинку стула:

– Это внушительная сумма.

Он открыл замок одного из ящиков своего стола, снял двойное дно, извлек на свет божий тяжелый мешочек, набитый монетами, и передал его Кордеро.

– Как ты думаешь, на сколько тебе этого хватит, чтобы полностью пропить и проиграть? – спросил Генри.

– Я получаю небольшую ренту с имущества, принадлежавшего моей матери, плюс то, что дает плантация. – Кордеро покачал мешочек с деньгами.

– Тебе от этого будет не много толку. Уже несколько лет урожаи на плантации ничтожны. Ты ничем не отличаешься от отца и так же, как он, никогда не сможешь ни на грош увеличить свое состояние. Ты обречен на разорение.

– Вы не перестаете повторять это последние четырнадцать лет, – огрызнулся Кордеро.

– А почему это ты в одну ночь превратился вдруг в примерного плантатора? Ты ведь никогда не проявлял к этому делу никакого интереса, никогда не просмотрел ни одной колонки цифр в счетах. Ты оказался настолько глуп, что объявил во всеуслышание, что тебе отвратительно рабовладение! Похоже, ты освободишь рабов, но это приведет только к тому, что однажды ночью они перережут тебе горло.

– Вас совершенно не касается, как я распоряжусь моей собственностью или людьми, которые надрываются на моей плантации, не так ли?

– К счастью.

Ненависть деда и внука друг к другу была настолько ощутима, что Селин казалось, она видит ее, витающую между этими двумя мужчинами, молодым и старым, статью напоминающими стройные болотные кипарисы. Совершенно расстроенная резкой словесной перепалкой, она безвольно опустила руки вдоль пышной юбки чужого наряда – изумрудного цвета дорожного костюма. Эдвард и Фостер уверяли, что она в нем неотразима. Когда застегнули пуговицы жакета, оказалось, что одежда ей почти впору.

Ее легкое движение привлекло внимание Генри. Селин с трудом скрыла свое смущение.

– Итак, вы намерены отправиться вместе с Кордеро? – спросил Генри.

– Да. – Ей хотелось уехать как можно скорее, поэтому она ограничилась столь кратким ответом. – Намерена.

Взгляд старика открыто выражал недоверие.

– Вчера вечером вы всеми способами стремились отказаться от свадьбы и вдруг изменили свое решение. Почему так внезапно?

– Я совсем недавно ее об этом спрашивал, – сказал Кордеро. – Думаю, ей просто захотелось переспать со мной.

– Ничего подобного, – возразила Селин.