Мечты и кошмар
Шрифт:
Увы! Свой способ разрешения спора француз предлагает, не учитывая первого препятствия: днем с огнем не сыщешь теперь даже и одного-единственного человека (не говоря о двух, трех), объективности, беспристрастности и честности которого доверяли бы равно две стороны.
Не сыщешь; да никто и не ищет. Да может быть, и нет его, действительно. Кто беспристрастен? Каждый в страстях.
И умные — безумны, И гордые больны…Болезнь слабых — страстное искание разногласий между собой; но это еще не последняя ее фаза. Она гораздо страшнее. Искание и утверждение разногласий в ходе времени мало-помалу приводит
Что же? Не присутствуем ли мы сейчас при начале этого движения? Не видим ли мы уже с ясностью — массовую тягу к «соглашательству»? А кто, в здравом уме и твердой памяти, решится отрицать, что в этой тяге, нелепой, бессмысленной и безумной, — болезнь?
Слабые недолго сопротивляются болезни. Наступает момент, когда они, напротив, сами бросаются в гибель, стремясь ее ускорить.
Пусть мы все слабые. Но не все же равно? Если захватить болезнь в первой стадии, — когда она выражается только в ненависти к ближним, в страстной междуусобице, — ее еще возможно победить. «От боли мы безглазы…», но если б все-таки кто-нибудь попытался волей вернуть себе зрение? Где наша воля?
Я знаю, что у тех, оставшихся в России живых людей, воля есть. У них есть и еще что-то, недаром они пишут оттуда: мы бодры, не беспокойтесь за нас… У них есть вера.
А мы? Здесь? Так-таки все и разлетаемся бесславной пылью?
…О, черный бич страданья, О, ненависти зверь! Пройдем ли покаянья Целительную дверь? Замки ее суровы И створы тяжелы. Железные засовы, Медяные углы… Дай силу не покинуть Господь, пути Твои! Дай силу отодвинуть Тугие вереи…РОМАН О МИСТЕРЕ УЭЛЛЬСЕ
Ответ mr. Черчилля в «Sunday Express» на книгу Уэлльса о России полон умного и сдержанного достоинства, а, главное, той человеческой правды, от которой мы давно отвыкли. М-р Черчилль не был в большевицкой России и 16–17 дней, не Знает, вероятно, и тех трех — четырех русских слов, которые Удалось выучить г. Уэлльсу. А между тем о России он знает и говорит все, что знаем и говорим мы, — не последние русские писатели, прожившие с большевиками вплотную три года, в самом Петербурге. Это еще раз доказывает, что явление большевизма — вовсе не явление специфически русское; внутреннее грязное дело «грязного и глупого» (по выражению Уэлльса) русского народа. Достаточно человеческого здравого смысла, обыкновенной честности, чтобы понять это явление и громко, ответственно определить его.
Слова м-ра Черчилля, повторяю, полны сдержанности и достоинства; он почти не полемизирует с Уэлльсом; как бы слегка даже отстраняет его, говорит о деле, — о большевиках, — о том, что ныне называется «Советским правительством». Для многих из нас, — не одних русских, но и французов, и других иностранцев, для всех нас, знающих большевизм, — эти слова, произнесенные устами англичанина, были облегчением и в том смысле, что сняли с нашей души тяжелое подозрение: уж не типичен ли для Англии Уэлльс? Не большинство ли в современной Англии — вот такие Уэлльсы?
Мне, впрочем, уже давно казалось, что Уэлльс — тип скорее всемирный, притом довольно часто встречающийся. Горький, например, которого я лично знаю лет двадцать, того же типа. Это не мешает Горькому быть русским до мозга костей, как Уэлльсу — англичанином с головы до пят.
Для русского писателя изучение этого типа в английской одежде представляет особенный интерес.
И я предлагаю читателям,
Но прежде, чем передать в кратких словах содержание «романа о мистере Уэлльсе», я упомяну, что уже есть и продолжение: герой «Путешествия в Россию» на «Reply» [29] Черчилля мгновенно написал тоже ответ. Ответ пространный, — газета принуждена была даже напечатать его мелким шрифтом, — и, Боже мой, какой это художественный ответ! Всемирный тип в нем так ярок, что заглушены чисто английские черты — сдержанность и вежливость. Герой романа, м-р Уэлльс, жестоко обиделся на эту неуловимую снисходительность, с которой м-р Черчилль отстраняет его, говорит не о нем, а о деле. Обидевшись, мистер Уэлльс ослеп, потерял дар слова и, естественно, забыл, что он культурный европеец. Мне редко приходилось встречать в европейской печати статью более дурного тона, более личную и потому столь жалко-беспомощную. По существу о ней сказать нечего, и я перехожу к короткому пересказу «романа о мистере Уэлльсе».
29
«Ответ» (англ.).
Герой — человек, конечно, самый передовой. Он — социалист. Он — революционер. Он — художественная натура, любопытен ко всему необыкновенному. В России, этой далекой, экзотической стране, происходит необыкновенная социалистическая революция. Буржуи (мистер Уэлльс, конечно, ненавидит всей душой буржуев) говорят, что там нет социализма и уже давно нет никакой революции; но на то они и буржуи! У мистера Уэлльса, кстати, оказываются в необыкновенной среде знакомства: экзотический друг Максим Горький. Это очень удобно: да и охрана, в случае чего…
Заручившись такой протекцией, запасшись родными фунтами и обещаниями, одетый в наилучший, самый практичный и Добротный дорожный костюм, мистер Уэлльс отправляется в путь.
Он сознает себя отважным путешественником. Он понимает, что ему надо будет перенести лишения комфорта, и хотя, ко-нечно, он взял с собой «tub» [30] , — придется ли пользоваться им каждый день? Но он готов на все. Он любопытен и смел, да добрый Горький, который «страшно любит» европейскую культуру, конечно, примет его как следует.
30
лоханка для купанья (англ.).
Действительно. Далекая страна социалистических «людоедов», точнее — ее «правительство» приняло именитого изыскателя с распростертыми объятиями (это Ллойд Джордж провел параллель между «советским правительством» и людоедами). Мистер Уэлльс был тронут. Но он, конечно, заранее решил быть беспристрастным, строгим, высказать потом всю «правду», только правду своей души… И прием не мог его подкупить.
На минутку он поморщился, когда ему предложили помещение в лучшем коммунистическом отеле… Но Горький тотчас же забежал, взял его к себе, в свою теплую, уютную квартиру, доверху полную произведениями искусства, скупленными задешево у «буржуев». Она у него совсем похожа на музей… или на лавку старьевщика.