Мед и яд любви
Шрифт:
По закону чужого возраста.
«Мне 26 лет, с детства интересовался отношениями людей и их психологией, старался запоминать все советы ученых и писателей. И началось.
Психологические наставления знатоков оправдывались на все сто процентов, особенно когда речь шла о девушках. Но как только я в общих чертах узнавал их характер, привычки, то быстро охладевал, и мы расставались. Не подумайте, что они были чем-то плохие, наоборот, каждая по-своему хороша. Весь фокус в том, что мое отношение к ним стало, как к хорошим фильмам —
Докатился до того, что даже в интимные отношения не хотелось вступать. Надеялся найти равноценное общение с женщинами старше себя — напрасные старания: та же история. Искал аналогичные примеры в литературе: нечто похожее было с Талейраном, но его хоть Бонапарт заставил жениться. А меня кто?
Получается, что знания человеческой натуры оказывают медвежью услугу. Чувствую себя ненормальным, однако врачи сказали «здоров». Может, я ищу то, чего нет?» (Ленинград, июнь, 1980).
Кто перед нами? Жертва психологических знаний? Человек, который знает так много, что мгновенно схватывает скучную изнанку женских прелестей и ухищрений любви? Если это обычное влияние знаний, тогда такой человек — удар набата, тяжелая угроза, которую несет нам новый век.
Психологические знания в принципе двояки: и потому, что это знания о плюсах и минусах человека, и потому, что они уменьшают притяжение нашей загадочности, флёр непонятности. Что же будет с людьми, когда научно-психологическая революция сделает такие знания самыми главными, самыми массовыми? Не отнимут ли они у человека саму способность любить?
Наверно, такой угрозы стоит опасаться — и предотвращать ее, смягчать всем укладом будней, всем воспитанием.
Но можно ли победить ее?
Пожалуй, можно, во всяком случае, стоит попытаться сделать это. Возможно, что главная опасность идет здесь не от знаний самих по себе.
Знания (точнее, информационные, логические знания) как бы живут в особых слоях внутреннего мира — в слоях интеллекта, а не сердца. Они могут пересекаться с чувствами, подчинять себе их, но чаще они нейтральны к ним.
Любим мы чувствами, а знаем умом, и когда человек любит, эмоциональное поле его чувств как бы оттесняет поле ума и правит любовью. Как говорил Ларошфуко: «Ум всегда в дураках у сердца».
Знания, видимо, могут мешать только слабому чувству, у которого невелика двойная оптика. Но чемярче чувство, тем меньше правят человеком знания; здесь лежит, видимо, простейший закон человеческой психологии.
Впрочем, в двух случаях знание всегда вредит сильному чувству, но только делаясь из обезличенного знания личным, из знания вообще — знанием об этом человеке. Так бывает в несчастной любви или в любви, которая наталкивается на изъяны любимого человека: знание становится тут чувством — знанием-болью, знанием-тоской, и, только став чувством, оно может мешать чувству…
«А может быть, этот человек неспособен любить из-за нравственной ущербности, а не от лишних знаний?» (Л. Буева, Москва, 1988).
Верно: способность или неспособность
И все-таки автор недоуменного письма — удар набата, дуновение завтрашних бурь, хотя уже и сегодня они набирают шквальную силу. Это, видимо, рационал, как бы «человек без подсознания», у которого вместо ощущений — логика. У него почти нет к девушкам обычного, непосредственного влечения чувств, он относится к ним, как расшифровщик людей, «решатель кроссвордов», «познаватель».
Но его рационализм и делает его душу «ущербной»: он как бы ампутирует из этой души ее «душу» — тяготение к другим людям — и не дает вырасти в ней эгоальтруизму.
У таких людей чувства — это как бы мысли в эмоциональной упаковке, мысли, которые проникли внутрь чувств и подменили их эмоциональную плоть рациональной. Сознание как бы захватывает чужие земли, и из двух зон души — думающей и чувствующей — у человека остается почти одна только думающая. Обычно это бывает к старости, когда чувства у людей слабеют и душа делается рассудочной.
Рассудочность, рационализм — как бы раннее постарение души, и человек-рационал живет по законам чужого возраста. (Возможно, кстати, что и поэтому автор записки охладел к интимным отношениям: психологическое постарение может вести и к сексуальному). Такое раннее постарение души, такая жизнь по законам чужого возраста захватывает сейчас все больше людей. Это, видимо, массовый вывих в психологии современного человека, и он больно действует на все стороны жизни.
Второй враг.
Но это только первое звено той цепи, которая сковывает сегодня человеческие чувства. В ней есть и другие звенья, часто парадоксальные, и они накладываются на психологию людей с неожиданной стороны.
«Тесный контакт, особенно с людьми, которые мне дороги, редко приносит с собой радость. Истинное наслаждение я нахожу только в таких контактах, где со мной говорят о самом волнующем меня, не обращаясь ко мне лично. За это люблю театры, лекции и экскурсии. Они помогают мне снять напряжение и вселяют ощущение добра и желание его делать.
Мне 28 лет, я не замужем, родственники прочат мне страшное будущее. Но что тут страшного, и чем чревата моя жизнь?» (Ленинград, август, 1980).
У этой молодой женщины странная необщительность. Личные связи, обычно самые радостные для людей, почти не дают ей радости — радость она получает только в безличном общении. В чем причина такого парадокса? Может быть, у нее очень ранимые нервы, и она быстро устает от близких?
Психологи выяснили, что нервы человека стремятся к наилучшему для них уровню возбуждения — оптимуму такого возбуждения. Если нервы у человека возбудимы мало (например, у флегматика), ему надо больше возбуждающих влияний жизни. Если нервы очень возбудимы (например, у меланхолика, холерика и вообще у любого нервного человека), им надо меньше возбуждений — т. к. они быстрее устают.