Медальон для невесты
Шрифт:
— Чай готов, ваша светлость, — объявил дворецкий.
Герцог поднял голову от стола. Он что-то сосредоточенно и торопливо писал.
— Скажите мистеру Фолкерку, что я жду его.
— Хорошо, ваша светлость. Только я думаю, он все еще беседует с тем джентльменом, который приехал к обеду.
— Тогда скажите ему, пусть спустится, как только освободится.
— Хорошо, ваша светлость.
Прошло еще полчаса, прежде чем мистер Фолкерк постучался в дверь
— Наш гость прилично задержался, — устало заметил герцог.
— Боюсь, ваша светлость, сделать предстоит куда больше, чем мы предполагали…
— Ну, этого следовало ожидать, — ответил герцог, вставая и разминая ноги.
Он протянул управляющему письмо, над которым трудился все это время.
— Вот письмо к маркизу Стаффордскому, в связи с изгнанием горцев из Сазерленда. Думаю, вы одобрите содержание, но если вам удастся высказаться еще сильнее, я буду только рад.
— Я изучу это внимательнейшим образом.
— Только прежде давайте-ка выпьем чаю, — предложил герцог.
И он направился в покои вождя.
Стол накрыли возле камина, придвинув его как можно ближе к огню. Здесь стоял серебряный поднос с заварочным чайником, кипятком, молоком, сливками, сахаром и ситечком для хрупких фарфоровых чашечек, давным-давно привезенных когда-то из Франции.
Были расставлены здесь также тарелки с разнообразной шотландской выпечкой, включая хлеб с изюмом и горячие лепешки на серебряном блюде. Последнее, решил мистер Фолкерк, наверняка понравится Таре. Как она уплетала все эти булочки, пока они сюда ехали! Пожалуй, это были самые счастливые дни его жизни — эта дорога в Шотландию с Тарой, открывшей ему столько прекрасного в себе — да и в нем самом, о чем он и не подозревал, пока его не озарил свет ее искренности и наивности.
Словно прочитав его мысли о Таре, герцог сухо заметил:
— И где, спрашивается, герцогиня? Разве она не знает, что должна наливать мне чай?
— Не думаю, что кто-то сказал ей об этом… — резонно возразил мистер Фолкерк. — Разве что вы сами потрудились сообщить ей о ее обязанностях.
Герцог бросил на своего управляющего такой взгляд, будто тот осмелился сказать ему нечто возмутительное:
— Полагаю, это вам следовало проинструктировать мою жену, в какое время тут накрывают на стол…
— Прошу прощения, ваша светлость. В дальнейшем я постараюсь лично следить за подобными вещами.
Герцог неожиданно расхохотался.
— Ладно, Фолкерк, ваша взяла, вы выиграли… А вам она пришлась по душе, эта сиротка, раз вы ее так защищаете! Впрочем, она безобидная, м-да… Я тут, правда, был так увлечен письмом, что… ну, ладно, об этом потом…
Он позвонил в колокольчик — тот самый серебряный колокольчик, который днем раньше призвал Тару и мистера Фолкерка в покои вождя на сочетание браком. Тут же в комнату вошел слуга.
— Вы доложили ее светлости, что чай уже подан?
— Ее светлость еще не вернулась.
— Не вернулась?! — воскликнул
Он глянул на часы, стоявшие на каминной полке.
— Ее нет уже более трех часов! Где она столько времени бродит? Думаю, Фолкерк, она физически куда крепче, чем можно было предположить! — И он хохотнул, довольный тем, как удалась его шутка.
— Пойду узнаю, куда отправилась ее светлость, — не улыбнувшись, промолвил мистер Фолкерк. Смутная тень скользнула по его лицу, и он поспешил отвернуться и тут же покинул комнату. Герцог подхватил с тарелки лепешку, откусил, прожевал, запил глотком чаю и подошел к окну.
А мистер Фолкерк в коридоре стал немедленно опрашивать слуг:
— Куда пошла ее светлость, кто-нибудь видел?
— По этой дороге, сэр.
— Она еще не возвращалась?
— Нет, сэр. Больше мы ее не видели.
Мистер Фолкерк вышел на улицу. День с утра выдался солнечным, но сейчас на небо наползли тучи: несомненно, дело идет к дождю.
— Лошадь! — распорядился он.
Очень скоро приказание было исполнено. Слуга передал ему поводья, и мистер Фолкерк, вскочив в седло, поскакал.
У ворот он спросил сторожа, не видел ли тот Тару. Сторож сказал, что она повернула налево и зашагала вдоль дороги, по которой они вчера приехали в замок.
Мистер Фолкерк повернул лошадь в указанном направлении и пустил ее рысью, внимательно поглядывая по сторонам. Не исключено, что Тара решила прогуляться по вересковой пустоши или среди сосен, росших вдоль ручья. Места эти очень красивые, и Тара вполне могла там задержаться, забыв о времени.
Но лишь отъехав от замка на добрых три мили, он наконец обнаружил ее.
Деревьев здесь не было, и только вересковые поля тянулись до самого горизонта. Он уже собирался повернуть лошадь назад, как вдруг ему показалось, что на холме над дорогой он видит фигурку. Она неподвижно темнела, почти незаметная.
У него невольно возникло чувство, что Тара забралась сюда и сжалась в комочек вовсе не для того, чтобы полюбоваться пейзажем: она сбежала! Герцог, несомненно, обидел ее — что он там бормотал про то, что был увлечен письмом? Нрав горячий, слов не выбирает… Сам-то он, Фолкерк, знает своего господина и понимает, что в иные минуты лучше его не трогать, а вот Тара, совсем еще девочка… Мистер Фолкерк почуял что-то недоброе.
Он быстро поднялся на холм и приблизился к Таре. Она сидела и плакала, прижав ладони к лицу. Между ее сжатых пальцев выступали слезы…
Спрыгнув с коня, он отпустил его пастись среди вереска. Тара продолжала безутешно рыдать, и он присел рядом с нею на землю.
— Что случилось? — спросил он ее. — Из-за чего ты так расстроилась?
При звуке его голоса Тара подняла голову. Не в силах справиться с обуревающими ее чувствами, она прильнула к его плечу и расплакалась еще сильнее.