Медитации на Таро. Путешествие к истокам христианского герметизма
Шрифт:
Следовательно, "книга жизни" есть моральная память мира. И потому в ней не найти прощенных и искупленных грехов. Всякое прощение и искупление приводит к изменениям в "книге жизни", или третьей хронике Акаши. Вот почему она постоянно изменяется, пишется и переписывается изо дня в день. Подобно тому, как в моральной памяти человека отпускаются - сознательно забываются - неоплаченные долги тем, кому даруется прощение, так и прощенные и искупленные грехи вычеркиваются из "книги жизни". Божественная память забывает прощенные и искупленные грехи.
Эта третья хроника Акаши, или "книга жизни", представляет собой сущность кармы. С момента Воплощения Христова карма стала делом Повелителя Кармы, каковым является Иисус Христос. Ибо Иисус Христос не только проповедовал новый закон, который должен прийти
Описанные нами три хроники Акаши находятся в различных сферах:
– ---------------------------------------
МОРАЛЬНАЯ ХРОНИКА
– ---------------------------------------
ЛОГИЧЕСКАЯ ХРОНИКА
– ---------------------------------------
ХРОНИКА ФАКТОВ
– ---------------------------------------
На основе, прежде всего, первой хроники - хроники фактов - черпают доказательства своих обвинений сущности иерархий левой руки, т. е. иерархий строжайшего правосудия. Она представляет собой архивы космической прокуратуры.
Что до второй, логической хроники, то она по сути является совокупностью всех счетов, предъявленных в ходе тысячелетних дебатов между космической защитой и космическим обвинением, т. е. между иерархиями левой и правой руки, или между добром и злом. Вторая хроника Акаши в каждый момент времени указывает на существующее в мире равновесие между добром и злом.
В третьей хронике Акаши черпают силы иерархии правой руки; в ней содержатся основы, поддерживающие их веру в справедливость во имя мировой эволюции и человечества и веру в конечное всеобщее спасение. Третья хроника устремлена к воскресению - к реинтеграции сущего, - тогда как вторая представляет собой историю равновесия, т. е. мировой кармы, равновесия между добром и злом. Первая же хроника - хроника фактов - попросту предоставляет точки опоры доводам иерархий левой руки, не верящих в человечество и обвиняющих его во всех мыслимых грехах.
Немецкому философу Лейбницу принадлежит высказывание, которое считается классической формулой радикального философского оптимизма: "Этот мир - наилучший из всех мыслимых миров". Трудно было бы понять этот радикальный оптимизм в устах человека, бывшего в личной жизни несчастнее многих, если не принять во внимание его ночных общений с третьей хроникой Акаши. Примечательно, что некоторым индивидам (число которых не имеет значения) иногда разрешается читать "книгу жизни", т. е. по милости хранителя этой "книги" третья хроника Акаши является им во сие. В дневном сознании они неизменно забывают свои ночные ощущения, поскольку оно не в силах воспринять столь огромный рост знаний, но в душе у них остается некий общий вывод в виде энергии оптимистической веры, такой как, например, была у Лейбница. Его оптимистическая вера была сохранившимся в дневном сознании осадком забытого ночного знания.
Может спаться, что кому-нибудь доведется в ночи перелистать страницы второй хроники Акаши, результатом чего будет непоколебимая уверенность, подобная Шиллеровой ("Die Weltgeschichte ist das Weltgericht") в том, что мировая история есть мировой суд, т. е. что мировая история мира есть вечный суд, или карма.
Следует знать, что существуют не только различные хроники Акаши, но и различные способы их восприятия или "чтения". Можно "увидеть" хронику Акаши, можно ее "услышать" и можно "войти" или "погрузиться" в нее. Это означает, что одни фрагменты хроники Акаши можно увидеть воочию, другие можно услышать в драматическом или даже музыкальном исполнении. Иные же ее фрагменты могут стать составной либо неотъемлемой частью духа и души того, кто их переживает. Он отождествляет себя с нею, а она живет и действует в нем. Именно это подразумевается в Апокалипсисе Св. Иоанна, повествующем о проглоченной книге: "И она в устах моих была сладка, как мед; когда же съел ее, то горько стало во чреве моем" (Откр. 10:10). Причем характерно, что в интуитивный опыт второй хроники Акаши входит состояние психической депрессии, вызванной тяжким бременем ее содержания. Но как только этот интуитивный опыт постигнут и усвоен разумом, т. е. становится "словом изреченным", депрессия преображается в радость, становясь "сладкой как мед в устах моих".
Следует добавить, что каким бы ни был способ "чтения" хроники Акаши, речь всегда идет лишь о ее фрагментах или выдержках, ибо ни один человеческий дух, даже бесплотный, не в силах вынести ее целиком. Необходимо обладать духовным могуществом Архангела Михаила, чтобы устоять под бременем второй хроники Акаши, и силой охраняющего врата рая Херувима, чтобы вынести всю громаду третьей хроники.
Поэтому сведения, почерпнутые из хроники Акаши оккультистами, эзотерис-тами, мистиками и герметистами, всегда фрагментарны. Как правило, критический предел ее переносимости находится в сфере интуитивного опыта; в сфере вдохновенного опыта этот предел ниже, и еще более он ограничен в сфере визуального опыта. Так, например, Фабр д'Оливе положил в основу своей книги "Философская история человечества" ("Histoire philosophique de genre humain") целый ряд видений и сцен из второй хроники Акаши. Речь здесь шла о фрагментах отдельных страниц великой книги, а его интеллектуальные размышления выявили связи между отдельными сценами его видений и заполнили пробелы между тем, что он видел, и чего не видел. Вот почему он совершенно справедливо назвал свое сочинение "Философской историей человечества" - ибо большая часть его труда основана на его философии, т. е. на интеллектуальной интерпретации и размышлениях. Было бы грубой ошибкой рассматривать книгу Фабра д'Оливе как откровение либо только как отчет о прочтенном им в хронике Акаши. В ней проявляются местами не только пристрастия автора, но и совершенно явные предубеждения (например, против христианства). Это, впрочем, нисколько не вредит его заслуженной репутации "ангела традиции" начала девятнадцатого века, как и тому, что он возродил - а возможно, и спас - некоторые важнейшие аспекты герметической традиции. Ибо он был первым, кто возвысил историю до уровня герметизма, которому ранее явно недоставало видения мировой истории.
До Фабра д'Оливе главную роль в герметизме достаточно долго играл мистический аспект - этот великий алхимический процесс, духовный труд нового человека и священной магии. Благодаря же д'Оливе был приведен в движение поток эзотерической истории, представителями которой были Сент-Ив д'Альвейдр, Е. П. Блаватская и Рудольф Штайнер, - назову лишь наиболее известные имена. Но со времен Фабра д'Оливе эзотерический историзм прошел впечатляющий путъ развития: увидели свет такие солидные труды в этой области, как, например, книга "Из хроники Акаши" ("Aus Der Akasha-Chronik") и главы космической истории в "Науке тайноведения" ("Geheimwissenschaftin Umriss") Рудольфа Штайнера.
Сказанное нами о трудах Фабра д'Оливе в равной мере можно отнести к его последователям в области эзотерического историзма, основанного на хронике Акаши. Но каким бы ни был их опыт познания хроники Акаши, сколь бы внушительными ни выглядели их усилия отдать должное этому опыту, он тем не менее остается фрагментарным, а логической либо художественной связностью их попыток изложить хронику Акаши мы обязаны только более или менее успешным интеллектуальным усилиям авторов. У каждого из авторов сочинении по эзотерической истории встречаются пробелы в знании источника - хроники Акаши, - и они заполняют их по собственному усмотрению, полагаясь на свои познания и интуицию.
Таким образом, нынешняя ситуация в эзотерическом историзме такова, что ни один труд в этой области нельзя считать достоверным; здесь также необходима коллективная работа многих поколений - т. е. живая традиция, где каждый продолжает дело своих предшественников, удостоверяя свидетельство других, заполняя пробелы и исправляя ошибки интерпретации или видения. Сегодня уже никто не может по собственной инициативе начать "все сначала" в сфере эзотерической истории, даже будучи редкостным ясновидцем и величайшим мыслителем. В дальнейшем все будет зависеть не столько от отдельных проблесков гения, сколько от непрестанных коллективных усилий традиции, что означает медленный, но неуклонный рост того света, провозвестником которого был труд Фабра д'Оливе.