Медиум с Саутгемптон-роу
Шрифт:
– Мне все равно, что будете искать вы, – ответил Питт. – Я буду искать правду.
Телман постепенно успокоился. Он слегка склонил голову и впервые за все время улыбнулся.
Глава четвертая
Айседора Андерхилл сидела за роскошно накрытым обеденным столом и с благоприобретенной утонченностью гоняла по тарелке кусочки изысканного блюда, иногда отправляя один из них в рот. Не то чтобы еда ей не нравилась – это было традиционное меню, и блюда на столе стояли почти те же самые, что подавали в последний раз, когда они ужинали в этом великолепном зеркальном зале со старинными буфетами в стиле рококо времен Людовика XV, ярко освещенными позолоченными люстрами
Беседуя с викарием, Андерхилл превозносил добродетели какой-то давно усопшей святой, о которой Айседора никогда даже не слышала. Как можно рассуждать об истинной добродетели и даже о святости, о преодолении страха и об оправдании мелочной суеты повседневной жизни, о великодушии прощения обид и порицаний, о радостном добродушии и о любви ко всем живым тварям – и при этом, однако, умудряться преподносить все эти достоинства с поистине утомительным занудством? Ведь жизнь святой исполнена чудес!
– А она вообще когда-нибудь смеялась? – внезапно поинтересовалась супруга епископа.
За столом все мгновенно притихли. Каждый из пятнадцати сотрапезников обернулся и взглянул на хозяйку так, точно та опрокинула бокал вина или пустила газы.
– Так смеялась? – повторила она.
– Она же святая, – снисходительно произнесла жена викария.
– Можно ли стать святой, не имея чувства юмора? – спросила Айседора.
– Святость является крайне серьезным испытанием, – строго взглянув на нее, попытался объяснить викарий, крупный мужчина с ярко-розовым лицом. – Господь избрал эту женщину, приобщив ее к святости.
– Нельзя стать избранницей Бога, не возлюбив ближних, – непреклонно заявила миссис Андерхилл, сверкнув глазами. – Но можно ли возлюбить людей, не осознав в полной мере смехотворность их бытия?
Викарий изумленно моргнул:
– Не понимаю, что вы имеете в виду.
Айседора посмотрела на его маленькие карие глаза и прижимисто поджатые губы.
– Не понимаете, – согласилась она, отлично сознавая, как ничтожно в этом смысле его понимание.
Впрочем, миссис Андерхилл и сама была далека от святости, по ее собственной оценке. Она не могла представить, что кто-то, даже святая, могла бы полюбить этого викария. «Какие чувства на самом деле испытывает к нему его жена? – рассеянно подумала Айседора. – Почему она вышла за него замуж? Может, в молодости он выглядел лучше? А может, это был выгодный брак или даже акт отчаяния?»
Бедняжка…
Миссис Андерхилл перевела взгляд на епископа. Она попыталась вспомнить, почему сама вышла за него замуж и изменились ли они, в сущности, за тридцать лет брака. В молодости ей хотелось детей, но ее желания не сбылись. Когда-то Реджинальд представлялся ей целомудренным молодым человеком с многообещающим будущим. Он вел себя с ней вежливо и уважительно. Но что же именно она навоображала, что же тронуло ее в его лице, руках или речах настолько, что она согласилась на физическую близость и готова была внимать ему всю оставшуюся жизнь? Какие его мечты ей хотелось разделить с ним?
Если она и знала это когда-то, то давно успела забыть.
Сейчас за столом беседовали о политике, бесконечно обсуждая достоинства и недостатки разных парламентских кандидатов и рассуждая о том, что самоопределение Ирландии может стать началом распада, который в итоге расколет всю Империю и тем самым помешает стараниям миссионеров озарить светом христианской
Окинув взглядом собравшихся за столом, Айседора подумала, много ли женщин прислушиваются к мужским рассуждениям. Все они вырядились в изысканные вечерние туалеты: закрытые платья, рукава с буфами, туго затянутые талии – все по последней моде. Несомненно, хотя бы некоторые из дам, глядя на эту белую льняную скатерть, изысканные блюда, наборы специй и традиционные букеты тепличных цветов, представляли лунный свет, играющий в пенном прибое бурных морей, и большие волны с барашками гребней, взмывающие и с непрерывным шумом разбивающиеся о скалы, или бледные пески выжженных солнцем пустынь, где на горизонте темнеют силуэты всадников в раздуваемых ветром балахонах…
Убрав лишние тарелки, слуги принесли новую перемену блюд, но Айседора даже не взглянула на очередные разносолы.
Как много времени она потратила впустую, мечтая о дальних странах и даже желая жить там?
Епископ отказался от предложенных угощений. Должно быть, он опять страдал от несварения желудка, но оно не помешало ему продолжать разглагольствовать о порочных слабостях, особенно о недостатке религиозной веры у парламентского кандидата Либеральной партии от Южного Ламбета. Похоже, особую неприязнь вызывала у него жена этого несчастного политика, хотя Андерхилл открыто признавал, что пока, насколько ему известно, он еще не знаком с нею лично. Но, по информации из достоверных источников, она восторгалась самыми прискорбными особами из круга крайних социалистов, так называемым Блумсберийским кружком [15] , члены которого имеют радикальные и абсурдные понятия о реформах.
15
Название произошло от богемного района Лондона, где и собирался «Блумсберийский кружок» – элитарное объединение английских интеллектуалов, писателей и художников, выпускников Кембриджа, связанных сложными семейными, дружескими и творческими отношениями.
– Не примкнул ли к этому кружку и Сидни Уэбб? – поинтересовался викарий, неприязненно поморщившись.
– Наверняка он с ними заодно, может, даже числится в лидерах, – ворчливо внес свою лепту другой слегка сутулый критик. – Именно он, кстати, вдохновил на борьбу тех несчастных женщин!
– Неужели это приводит в восторг кандидата от Южного Ламбета? – недоверчиво произнесла жена викария. – Но это же может привести к беспорядкам, к полному хаосу! Его избрание грозит катастрофой.
– По правде говоря, такие взгляды, по-моему, высказывала миссис Серраколд, – уточнил епископ. – Но, разумеется, если б ее муж был состоятельным и мудрым человеком, он не позволил бы ей подобных заблуждений.
– Точно. Абсолютно точно, – подхватил викарий, энергично кивнув головой.
Слушая их и глядя на осуждающие чопорные лица, Айседора невольно прониклась симпатией к миссис Серраколд, хотя тоже никогда не встречалась с ней. Если б она имела право голоса, то отдала бы его за мужа этой женщины, который, видимо, баллотировался в парламент от Южного Ламбета. И поступила бы не глупее большинства мужчин. Чаще всего они голосуют, основывая свой выбор лишь на том, что за это голосовали прежде их отцы.
А епископ уже пустился в рассуждения о святости роли женщины как защитницы домашнего очага и хранительницы особой атмосферы покоя и невинности, где мужчины, сражавшиеся в мировых баталиях, могут найти исцеление для своих душ и восстановить духовные силы, готовясь утром вновь вступить в ожесточенную схватку.
– Звучит так, словно наши святые обязанности сводятся к горячей ванне и стакану теплого молока, – заметила Айседора в момент молчаливой паузы, пока викарий собирался с духом для ответа.