Медиум
Шрифт:
Мистер Кертон поправил галстук, откашлялся и авторитетно произнес:
– Пиедораст, блят.
И, уже отходя к дверям (вечер был безнадежно испорчен, и завтрашняя церемония подписания договора о финансировании российского проекта оказалась под угрозой), он пробормотал:
– Все-таки мне нужны неопровержимые доказательства… Оружие! Не могу поверить.
А Туровского в этот момент уже выводили из зала.
– Тебе крышка, мент, – шипел Воронов, как рассерженная змея. – Звиздец, понял? Сейчас тебя выведут отсюда, быстренько вколят кое-что, ударную дозу, и бросят подыхать под забором. Никто и
– Нет. Ты подтвердишь, что был завязан на Чечне, на торговле оружием. Это единственное мое условие – не официально, не перед журналистами, только перед Кертоном, этого достаточно. Тогда я, может быть, постараюсь прикрыть твою задницу.
– Да? – развеселился Воронов. – И какая же такая жуткая опасность мне угрожает? Ниндзя в ящике с мороженым? Кстати, о ящике… – Он подозвал «секьюрити». – Что там у нас?
– Все в порядке, – повторил тот информацию. – Продавщица нашлась. Искала тележку со снеговиком.
Мы оба ящика вскрыли при ней, никаких взрывных устройств, окромя «сникерсов». Девочку только зря напугали…
Олег Германович повернулся к Туровскому и, улыбнувшись, сделал международно принятый жест.
– Что? – прошептал Сергей Павлович. – Какую девочку?!
– Да соседку этой бабы. Пока та искала тележку, девчонка была при ящике. Потом, наверное, домой убежала.
– Вы это видели?
– Что?
– Как девочка пошла домой.
– Ну а куда же еще? Сказала, к мамке.
– Она заходила куда-нибудь? В туалет, к умывальнику…
– В туалет…
«Секьюрити» был совершенно сбит с толку. Туровский метнулся мимо него – туда, на первый этаж, где стояла женщина в кокошнике и чуть не плача разглядывала сваленное в кучу мороженое – «панды», «баунти» – райские наслаждения, совсем уж экзотические названия – все вперемешку.
– И кто же за это платить будет? – сквозь слезы проговорила она.
– Где девочка?
– Какая девочка?
– Ваша соседка… Или кто она там.
– Не знаю. Я просила её покараулить.
– Давно вы её знаете?
– Лику? Ну, видела последний раз лет пять назад, она приезжала на каникулы.
– А когда вы переехали? – вмещался охранник.
– Да пошел ты, – разозлилась женщина. – Разворошил мне все. Здесь товару было сотни на четыре!
– Когда вы переехали? – рявкнул «секьюрити».
Она всхлипнула.
– Никуда я не переезжала. Всю жизнь на одном месте.
«Да, я не ошибся», – подумал Сергей Павлович. Парень из охраны действительно был профессионалом – они поняли друг друга без слов, с лету, в один миг из противников превратившись в напарников. Приказ вышвырнуть паршивого мента за дверь был уже забыт. Вынув из наплечной кобуры оружие и держа его дулом вверх у плеча, он вжался в стену у двери туалета и кивнул. «Смешно будет, – мелькнуло в голове, – если сейчас там подымется визг… Тут уж точно выставят, обвинив в педофильстве, никакие доводы не помогут».
Однако никто не завизжал. Четыре из пяти кабинок были пусты, в пятой, свернутая аккуратным компактным калачиком, лежала девушка в кружевных трусиках и французском лифчике (баксов сто, определил Туровский. Неплохо живут отечественные труженицы сервиса…).
Не Аленка.
Сергей Павлович склонился к ней, пощупал пульс.
– Живая? – спросил охранник.
– Куда денется… Без сознания. Есть нашатырь?
Нашатыря не оказалось, но «секьюрити» тут же нашел нужную точку на кончике носа девушки и надавил ногтем большого пальца. Девушка всхлипнула и открыла глаза-смородинки, подернутые белесой пеленой, будто утренней дымкой (всего лишь след глубокого обморока). Сфокусировав взгляд на мужчинах, она ойкнула и сделала попытку одернуть несуществующее платье. Туровский нетерпеливым жестом остановил её, извлек из кармана фотографию и сунул ей под нос.
– Она?
– Не знаю, я никого не видела. – Официантка вдруг расплакалась. – Она платье украла и передник. Что теперь будет, а? Меня уволят?
– Всем на пол! – прохрипел Гоги. – На пол! Не шевелиться! Я её пришью как дважды два
Колесников видел глаза Аллы – казалось, они вдруг выросли и занимали теперь всю поверхность лица. Все ещё красивого… Рот был раскрыт – губы в ярко-красной помаде образовывали кричащую букву «О», словно на уличной рекламе.
Она хотела кричать – но мозг находился в глухом ступоре, ни страха, ни других эмоций, лишь деревянная пустота, без цвета и запаха…
Дуло пистолета под челюстью.
Гоги держал её роскошные волосы в кулаке, отчего голова Аллы запрокинулась назад, и Игорь Иванович отчетливо видел крошечную ссадину на нежной белой шее – куда уперлось оружие.
Они вдвоем no-рачьи пятились по больничному коридору. Было гулко и пусто – больные в палатах (лежачие: тяжелое отделение), медперсонал – врач и две молоденькие перепуганные сестрички – на полу, уткнувшись в ковровую дорожку и сцепив руки на затылке…
– Гоги, успокойся…
– Лежи, тварь!
– Хорошо, хорошо… Только не причиняй ей вреда.
– Не смей мне мешать!
– Нет, нет. Я сделаю все, что ты хочешь. Я дам тебе уйти. Только прошу тебя, скажи, что делать с Аленкой? Как её расколдовать? Где её найти?
Походя Георгий сбросил с тумбочки телефон и пнул его ногой.
– Ей уже не поможешь, поздно… Дверь! Открыть дверь, всем на пол, мать вашу! Иначе я её убью!
Они двигались медленно и осторожно, будто под ногами расстилалось нескончаемое минное поле. Коридор. Дверь. Лифт. Вестибюль, напоминавший сумасшедший вокзал. Толпа ничего не подозревающего народа, все ещё находятся в счастливом неведении, но их путь – Аллы и Георгия – лежал уже в ином измерении, где время приостановило свой бег…
Улица, «рафик» «Скорой помощи»… Куда уйдешь, находясь практически в центре большого города, пусть на машине, пусть имея заложницу… Все это понимали, кроме Гоги. Он не думал об отступлении, в нем жила лишь жажда разрушения… Саморазрушения с той минуты, когда в небольшом доме под черепичной крышей, на веранде, увитой диким виноградником, он подошел к девочке, поймал её доверчивый взгляд светло-карих глаз и сказал:
– Ну, здравствуй. Ты можешь называть меня Жрец.
– Жрец!!!
Он обернулся. Так обратиться к нему мог только один человек, кроме Аленки… Лифт уже остановился на первом этаже, автоматические двери начали медленно разъезжаться в стороны.