Медиум
Шрифт:
– Перестань, – махнул он рукой. – Все необходимые данные ты получила.
«Я не сказал ей про Туровского. Он активно занят её поисками. Что ж, тем интереснее игра. Они ищут друг друга – и встретятся. Скоро…»
Игорь Иванович не сразу открыл глаза. Часть его ещё пребывала где-то далеко, словно во сне, но он уже знал, что это не сон – тот мир был не менее реален, чем то, что его окружало.
– Ты кричал, – тихо сказала Дарья и нежно дотронулась до его щеки. – А знаешь, трехдневная щетина тебе идет. Делает мужественнее внешне.
– А
– Внутренне ты и так всегда был мужчиной – стопроцентным, без примесей.
Она сидела рядом с ним на постели, совершенно обнаженная, и Колесников видел только её силуэт на фоне светившей в окно луны. В её фигуре, даже позе – свернув ноги калачиком, она опиралась одной рукой на подушку, склонив голову к плечу, отчего тяжелые чёрные волосы падали на левую половину лица, – были скрыты колоссальная чувственность и сила. Колесников разглядывал её маленькую грудь, тонкую талию, идеальной формы бедра и чувствовал, что пунцовая краска заливает лицо, точно у школьника на первом свидании.
– Дарья, я…
Она проворно наклонилась и накрыла его губы своими.
– Не говори ничего. Я сама тебя пригласила. Сама этого захотела. И нисколько не жалею. Лежи, хорошо? А я пойду сварю кофе.
– Я доставил тебе хлопоты. Она улыбнулась.
– Все время хлопотать о самой себе – ужасно скучное занятие.
И выскользнула на кухню, запахнув на себе длинный халат со свободными рукавами, делавший её похожей на большую красивую птицу (силуэт, будто вырезанный из черной бархатной бумаги, опять мелькнул в бледном лунном сиянии, заливавшем комнату). Рассерженный и сконфуженный монах куда-то исчез, и Игорь Иванович вдруг испугался. Он искал и не мог найти в себе чувство вины перед Аллой, которое вроде бы, должен был испытать. Только страх – он боялся потерять связь с Чонгом. Без него у Колесникова не было шансов найти Аленку. У него оставалось равно четыре дня.
Комната, где он находился, выглядела рабочей мастерской, причем сразу по нескольким разным специальностям: лоскуты материи на ножной швейной машинке соседствовали с компьютером, который чудом помещался на журнальном столике (письменный стол был покрыт опилками – Дарья мастерила книжную полку). Над диваном висел дорогой ковер ручной работы, на котором живописно смотрелись два китайских меча с кисточками на рукоятках.
Поворочавшись, Игорь Иванович откинул простыню и прошлепал босыми ногами на кухню.
Кухня была маленькая, но словно сошедшая с рекламы НПО «Альтернатива». Все тут сияло чистотой. Стены были выложены светло-зеленым кафелем с едва заметной серебристой искоркой, плоские навесные шкафы создавали аллюзию большого пространства. Сверкающие тарелки, стоявшие, будто солдатики, в ряд, идеально чистая никелированная мойка и набор разных приспособлений на длинных ручках рождали ассоциацию со стерильностью хирургического отделения.
Дарья возилась со сложным «бошевским» аппаратом, в котором можно было приготовить кофе десятью разными способами.
– Полгода экономила, прежде чем купить эту дуру, – сказала она. – Мама точно меня бы убила, кабы узнала. Погоди, сейчас все будет готово.
Было тепло и уютно. Игорь Иванович сел на табуретку и блаженно вытянул ноги.
– У тебя был муж?
Она нисколько не удивилась.
– Был. Мы разошлись полтора года назад.
– Он тебе нравился? Гм, извини, вопрос глупый.
– Он, видишь ли, был слишком хорош для меня. И не уставал напоминать мне об этом. Он сейчас работает в одном коммерческом банке. Полтора года назад получил отдел и сказал, что я ему не подхожу и он женится на дочери босса. Теперь он не только начальник отдела, но и член совета директоров. Странно, наверно, но я рада за него. Отец всегда говорил: у мужчины на первом месте должна стоять карьера. А жена – на втором… Или на двадцать втором, у кого как.
– И что, – спросил Колесников, – исключений не бывает?
– Почему же, если есть правила, то должны быть и исключения. Только я такого не встречала. – Она рассмеялась. – Я рассуждаю, как типичная старая дева.
Он кивнул на фотографию, висевшую на стене в рамке.
– Твой муж?
– Отец в молодости. Он давно нас бросил, но мама все равно это хранит. Так что ты видишь перед собой потомственную разведенку. Сюжет для социальной мелодрамы.
– Потомственную, – прошептал Колесников. – Потомственную… О Боже, какой же я идиот!
– Что с тобой? – удивленно спросила Дарья (кофе в большой чашке в красный горошек оставался нетронутым, хоть и был очень аппетитным на вид: желто-коричневая пенка мерно колыхалась по краям, испуская восхитительный крепкий аромат).
– Мне нужно увидеть одного человека.
– Кого?
– Гранина, – ответил Колесников, как будто это что-нибудь объясняло. – Он проректор по науке в нашем институте. Гм, может, позвонить ему?
– Сейчас ночь…
– Да, ты права. – Он с сожалением положил трубку. – И потом, все это слишком…
– Что?
Он махнул рукой.
– Белая горячка. Результат больного воображения.
«Действительно, – подумалось ему, – воображение у меня ещё то».
Солнце в желтых протуберанцах светило ему прямо в глаза, хотя он на него и не смотрел. Яркие лучи отражались от снежного наста, затвердевшего на пронизывающем ветру.
Ноги не слушались, он с трудом переставлял их, медленно пробираясь по развалинам некогда великолепного и сурового В своей целомудренной красоте горного храма. Было немного жутковато – он казался себе неким вестником смерти… Хотя смерть побывала здесь задолго до него. Тела воинов-монахов успели застыть и превратиться в подобия ледяных мумий – что ж, можно считать, им повезло: воронье не выклюет глаза и не сожрут плоть земляные черви.
Какой-то человек в потрепанной одежде стоял на коленях спиной к Колесникову и беззвучно молился, обратив взор к священной вершине Алу (монастырь Син-Кьен у её подножия был превращен в груду обломков, на которых чья-то рука грубо намалевала правостороннюю свастику – знак Солнца, один из самых могущественных знаков. Бон). Человек был неподвижен, лишь холодный ветер, играя, дергал за края его одежды.
«Он совсем замерзнет», – подумал Колесников, несмело подошел сзади и мягко сказал:
– Они умерли с честью.