Медная радуга
Шрифт:
— Где она, Марно?
Глаза уставились на меня. Потом мигнули, совсем слабо, дернулись куда-то влево. Крохотное движение темных глаз. В сторону двери, ведущей в другую комнату. Непроизвольный рефлекс, который я в конце концов все-таки вызвал в его подсознании, что-то там затронув.
В соседней комнате лежала она.
Она совершенно неестественно повисла на кушетке, зацепившись одной рукой и коленом стройной ноги. На ней был только прозрачный голубой нейлоновый халат, под ним детское тело, упругое и совершенное,
Я проверил её руки, но мне даже не потребовалось видеть крошечный вспухший след укола в вену, чтобы понять, что случилось. Я нашел ещё несколько следов уколов, не слишком много. Она, видимо, употребляла наркотики не так давно, или только время от времени. Но достаточно долго. Это мог быть несчастный случай. Наркоманы умирают из-за передозировки каждый день. Или это могло быть самоубийство. Но я знал, что это не было ни тем, ни другим: это было убийство. Только не было возможности когда-нибудь убийство доказать.
Я поднял её из этого неестественного положения, положил на кушетку и накрыл голубым халатом. Потом вернулся к Марно. Тот сидел все в той же позе, пялился в пустоту и отбивал свой реквием на барабане.
— Когда она умерла? — спросил я.
Его пальцы стучали. Он смотрел на меня. Он вернулся в настоящее время, в комнату с паучьей сетью. Возможно потому, что я теперь тоже знал то, что всего несколько минут назад знал только он.
— Кто знает? — прошептал он. Голос звучал хрипло и тонко. — Кого это беспокоит? Он спрашивает, когда. Навсегда, мистер.
— Я уже был здесь четыре часа назад.
— Меня не было. Я пришел, может быть, с час назад. Она была здесь. Такая, как сейчас.
— И вы оставили её лежать?
— Глупая. Глупая маленькая девочка.
— Вы оставили её лежать просто так?
Его пальцы не переставали отбивать свой реквием. Он склонил голову, прислушался к тихим ударам и сосредоточился.
— Я должен положить её на носилки, старик? Сложить ей руки и закрыть глаза, и надеть лучшее платье? Лживый вздор. Она мертва, старик. Эта лживая чушь её больше не трогает.
Пальцы барабанили тяжело и медленно. Он покачал головой.
— Кто знает, может быть, она сможет услышать это. В Валгалле. Вы верите, что есть Валгалла для девушек такого нрава? Она жила, как хотела а теперь?
— Ладно, — сказал я, — оплакивайте свою потерю, а я.
Он приглушил барабан ладонью.
— Сострадание, старик? Не тратьте его на меня. Для меня это просто неудача. Она была славной маленькой пчелкой. Теперь мне придется подыскать что-то новое. Разве это не мелочь для старого
Он был потрясен глубже, чем это могло показаться. Он кровоточил всеми ранами и скрывал свои страдания. Он страдал. Не о себе, а о мертвом полуребенке рядом.
— Кто поддержит меня теперь? Пчелка сыграла со мной плохую шутку. Как вы находите? Кто купит теперь поесть Бену Марно?
Кровь лилась из него ручьем. Если он будет так продолжать, боль может пройти быстрее.
Я спросил:
— Кто её убил, Марно?
— Убил? Ошибка. Слишком много «снега» для такой маленькой пчелки.
— Убил! — повторил я. — Это не ошибка. Кто, Марно?
— Кто! Кто! Святой дух, вот! Мы все умираем, старик. Мы все будем убиты. Все — гигантская шутка, старик. Прихлопните мух!
— Это вы сказали. Вас прихлопнут, как муху?
— Мы все мухи, старик, раньше или позже нас всех прихлопнут. Но пока мы летаем, высоко, ох как высоко!
Его голос и звук барабана становились громче. Впервые я по-настоящему увидел его глаза. Зрачки были сужены. Его истерия была не только страданием. Он был под действием наркотика, и не только.
— Вы на игле, Марно. Хотите пропасть из-за этого?
Он отбил быстрый такт на барабане.
— Совсем немного, старик. Маловато для мухи. У меня не хватает. Бену Марно недостает «снежку». И сейчас ничего больше не осталось, даже маленькой пчелки, которая меня снабжала.
Он мне что-то хотел доверить. Я понял.
— Она рискнула? Она ушла, чтобы достать вам еще?
— Для меня, для Бена Марно, которому нужно ещё больше «снежку», приносящего счастье. Да, она ушла, чтобы найти продавца. И она нашла, старик, — он отбросил барабан, вонзив в меня свои суженные зрачки. — Кто, старик? Скажите мне! Вы детектив.
— Если вы это знаете, вы знаете больше меня.
— Я кое-что знаю, и не знаю ничего, понял, старик? Она кое-что знала, и не знала ничего. Но вполне достаточно, чтобы её убили. Они очень осторожны. Моя милая, маленькая, ласковая пчелка, приятельница Пола Барона, потому что у Барона было то, что ей нужно. Она была при нем, понимаете. Она ничего по-настоящему не знала, но она знала, что Барон был жив после того, как ваш Вайс ушел.
— Она говорила вам, что Пол Барон был жив, когда Вайс ушел в среду ночью?
Его глаза были мертвыми.
— Она боялась, старик. О Боже, она была пугливой робкой пчелкой. Но для меня она пошла, и я ей позволил. А её предупреждали: держать рот на замке и нигде не показываться. Но она предчувствовала, что этим все не обойдется. — Он смотрел на меня в упор. — Потому что она была замешана! Виноваты вы, старик. Она была убеждена, что полиция ей поверила, но когда вы стали её выслеживать, она испугалась, что ей не поверять. Вы и я виноваты, старик.
Что я мог бы сказать? Это было похоже на правду. Я лишь попросил: