Медовый месяц Золушки
Шрифт:
Министр, которого прежде знали как поэта, встал, но заглянуть ему в глаза Лариэлю не удавалось: глаза убегали в какие-то бумаги, листаемые озабоченно.
– Вы же свежих известий министр? Или я ошибаюсь?
– Нет, все правильно, мой принц. Свежих известий и неприукрашенных фактов.
– Так в чем же дело? Известие совсем еще тепленькое и факт ничуть не приукрашенный: женился наследник престола. И народ не должен об этом узнать?
Эжен де Посуле решился подать голос:
– Да-да, умалчивают почему-то! Я вот тоже открываю сегодня газету… Одну, вторую… Ни слова! Я понял бы, если б про что-то плохое умалчивали, про трагическое…
Барон Прогнусси сказал мрачно:
– Спрашивают не вас, маркиз. Вас - не спрашивают.
Арман Коверни поглядел на приятеля и молча сделал сверлящий жест указательным пальцем около виска.
Бум-Бумажо, пыхтя и розовея, начал объяснять. Логика у него получалась такая: в прошлом газеты торопились сообщить о каком-то происшествии, а потом оказывалось, что факта или вовсе не было, или он был с другими участниками и совсем не так, как в отчете… Поэтому умудренные опытом друзья-советчики подсказали газетному министру: ничего страшного, если обыватели Пухоперонии узнают эту новость несколько позже…
Был приведен случай с виконтессой де Маркусси: об ее кончине дали уже объявление в черной кайме, а когда к ней явился гробовщик и достал свою рулетку, он сам, с его-то опытом, чуть не отдал Богу душу… Виконтесса открыла один глаз и произнесла:
– Обрадовались, голубчики?
Эту жуткую историю со смехом поведала тетя Гортензия, она лично видела эту сцену… Принц терпеливо слушал, потом не выдержал:
– Так вы полагаете, господин Бум-Бумажо, что моя женитьба - неокончательная какая-то? Что она - наподобие репетиции, что ли? Или примерки?
Министр сначала заявил, что, разумеется, так он не думал, не посмел бы думать! Потом уцепился за слово примерка: ведь поиск невесты как раз и шел этим необычным путем… Но выполнялась эта замечательная идея с туфелькой - пусть Его Высочество подтвердит - наспех, в суете и спешке, охвачены были не все округа…
– Ведь могло же бы… могло бы же так случиться, что подходящая ножка оказалась бы не у одной лишь Анны-Вероники, которая - поверьте, мой принц!
– внушает мне величайшую симпатию и уважение. Видит Бог: на самом деле внушает… Но в редакции моих газет до сих пор приходят подобные письма… - и один лист Бум- Бумажо предъявил всем: авторша, видимо, поставила на этот лист ножку и аккуратно обвела ее грифелем.
– Девушке никто ничего не мерил, а сама приехать она не могла: заболела краснухой… Ну а когда пошла на поправку, - принц уже сделал свой выбор… Внимание, господа, я прочту:
Но кругом говорят, что нашего принца окрутила никому не известная местная пигалица без роду и племени… "
Эжен Посуле снова подал голос, перебивая:
– Позвольте! Но это грубо… и, кроме того, непра…
Никто из членов Совета не хотел бы, чтобы его смерил такой взгляд барона-карлика, - взгляд, под которым Посуле сразу, конечно, онемел и скис… А Бум-Бумажо постарался сократить при чтении подробности о краснухе. Важна была концовка письма:
"-…Передо мной чаша с синильной кислотой. Как только я запечатаю письмо, я выпью ее до дна. За вас, принц Лариэль, за Ваше счастье. Боюсь только, с пигалицей Вам его не видать… Этот след ступни, которая больше не пройдет ни шагу, заменит мою подпись и адрес…"
Фуэтель с чувством предложил:
– Помянем, господа, эту безвременно угасшую жизнь. Она была в самом начале…
Одни встали с опущенными глазами, другие,
– Нет, вы подумайте, господа: наш принц приходит объявить эру гуманности, отменить казни… и спотыкается об холодеющее девичье тело! Он хочет знать, кто в ответе за отнятую жизнь… "Вы, мой принц…"- стонет сама жертва и умолкает уже навсегда. Нелегко такое переварить. Тем более - будут и еще сюрпризы в этом роде…
Тетя Гортензия попросила его не каркать, поскольку и без этого она вся в гусиной коже…
Лариэль закричал, что не убивал он "эту идиотку"! Что он и она отродясь никогда друг друга не видели! И потом - вполне вероятно, что она вовсе не выпила яд, а просто берет, как говорится, на пушку!
На это карлик в зеленых очках сказал, что если принцу угодно увидеть тело, - он увидит его. И принц уронил голову на руки.
Тут Бум-Бумажо подвел итог своей самооправдательной речи - речи путанной, но к финалу окрепшей:
– Мог ли я, Ваше Высочество, безжалостно напечатать то, что вызвало бы новые сотни таких писем? А главное, таких поступков? Я медлил нанести бедняжкам этот последний удар…
Лариэль сказал с ненавистью: министр сочиняет стишки, кажется? Так пусть напечатает пронзительный стишок в утешение всем, на ком их принц не женился! Глубокие соболезнования в рифму… Пусть Бум-Бумажо женится на этих отверженных сам, в конце концов! Дороги они ему? Пусть докажет - возьмет их себе!
Тут Лариэль заметил, что члены Совета передают друг другу и жадно разглядывают какие-то карточки. Всезнающий коротышка Прогнусси пояснил: это фото– не знакомая еще в Пухоперонии, но совершенно безобманная техника… сходство дает поразительное! А на этих карточках - одна и та же девушка в разных видах… Министр эстетики, разглядывая один пляжный снимок, заявил, что девушка - просто божественна… напоминает Афродиту, выходящую из пены морской…
Красавицу запечатлели по-всякому, во многих вариантах: вот она со своей собакой (пес был устрашающих размеров), а вот - с папашей: она пишет маслом пейзаж, а родитель заглядывает в мольберт через ее плечико. Родитель этот оказался не кем-нибудь, а Балтасаром, королем богатой и прогрессивной Фармазонии. Карточки прибыли сюда из фармазонского посольства, конечно… Тетя Гортензия знала, что с детства Лариэля опьяняли тюбики с красками, и радостно объявила: мало того, что принцесса Юлиана хороша собой, еще их сближает с Лариэлем общее увлечение искусством!
"Картинки" он потребовал сию же минуту передать ему в руки. Один-единственный голос маркиза Эжена де Посуле поддержал его: "бесстыдство с их стороны - подсовывать нам такую возбуждающую рекламу!" Но тут, видимо, маркизу сильно наступили на ногу, - он по-щенячьи пискнул и затих. Кто-то сказал, что из посольства пришло и совсем другое: счет за 18 лет аренды Кисломолочных островов! Полтора миллиона фуксов - не больше не меньше.
Тетя Гортензия разгневалась:
– Сутяга он, этот король Балтасар! У них целые озера отличного творога, он так и прет бесплатно, сам собою!
– шумела она.
– И протухал, пропадал бы псу под хвост, если б мы не брали его! Жмот!