Медовый месяц Золушки
Шрифт:
Тетушка Гортензия, сделав простецкое лицо, удивилась: а что - лучше было бы, если б про нее сказали - дура?
– Вы, тетя, из меня-то самого не делайте дурака!
– отвечал принц, по-настоящему разгневанный.
– Моя жена спросила: "Может быть, мне отсюда уйти?" - и ей на это было сказано, что она "умница"! Трусливо сказано, исподтишка! И мне желательно объявить автору этого комплимента, что он - гадина, вызвать его на дуэль и заколоть еще до обеда! Но он растворился. Вы, господа,
В этот момент вернулся мрачный, подавленный генерал Гробани. Тихонько… даже не все заметили, как он вошел.
– Так вот, имею честь сообщить, - подытожил принц с откровенной ненавистью.
– Я от всей души презираю ваше сплоченное большинство, господа… и его дурнопахнущее мнение! Странная война.
Но эти слова не успели обратить их в пепел (а со стороны казалось, что должны). Это впечатление было перекрыто новостью от генерала Гробани:
– Господа! Они уже обстреляли наши полевые кухни! Мне только что доложили… Может, это и не война еще, но уже и не мир. Два часа назад, господа… Из какого-то неслыханного автоматического оружия.
Была немая паническая сцена.
– Наши растерянно захлопали из своих мушкетов, - продолжал старый вояка.
– С таким же успехом могли бы - из рогаток мальчишеских…
Возмущенный голос Эжена де Посуле был единственным, кто отреагировал на эту новость вслух:
– Но, господа, это же дико! Так никто же ни к кому же не сватается же. Тем более, к женатому человеку…
Принц Лариэль сказал хрипло:
– Совет Короны окончен. Я устал.
В молчании расходились члены Совета… Задержался один только генерал, он склонился над принцем, который обессиленно сидел один у стола.
– Ваше Высочество…- начало было пробное, осторожное.
– Вот мне лично нравится выбор ваш: славная, чертовски славная девушка, - признался генерал (моему бы шалопаю такую!
– мелькнула в седой его голове завистливая мысль: его сын был женат уже в третий раз и опять не слишком удачно).
– Красиво вы сейчас закончили: презираю, мол! Только это бесполезно, вы уж поверьте старому служаке. Все равно, что кисель бритвой резать. Все равно как мушкету нашему презирать их автоматическое оружие…
Генерал вздохнул и вышел. Принц продолжал сидеть.
Глава четвертая.
Про скачки с препятствиями, про эгоизм на пенсии, и про 40 000 кусочков, составляющих одного короля…
Король и Золушка с балкона наблюдали за принцем, который про делывал конно-спортивные упражнения, все более смелые с каждым разом… Королю нравилось! Параллельно своей загипсованной ноге он держал подзорную трубу. Звон копыт, отбивающих бешеный галоп, доносился сюда так четко, будто Лариэль скакал совсем рядом и специально для них, чтобы они оценили. На самом же деле он и не знал, перед кем выступает на красавице-лошади по
Неспокойно было за него Золушке.
– Для чего он ее на дыбы ставит?! Форсит просто?
– спрашивала она свекра.
– Или… или это он к сражению готовится? К войне?
– Скажешь тоже… Просто через что-то высокое мальчик норовит перепрыгнуть, - успокаивал ее больной король.
– Не верю я, дорогуша, ни в какую войну, Балтасар ее сам боится: как только он победит нас, ему всех нас придется кормить! Ну а если все-таки… Тогда нам готовиться недолго: простыней на флаги нарезать да вывесить! Его Величество поманил Золушку к себе, чтоб доверить секретное:
– Мой генерал Гробани постоянно носит ее в портфеле - простыню на случай войны. Свояченица мне говорила… Слушай, а где мой чернослив?
– Уже кончился? Какой вы быстрый… я ведь недавно совсем приносила…
– А блюдо? Мельхиоровое блюдо - думаешь, я и его заодно слопал? Колесили мы с тобой на той половине, там и забыл…
Золушка сказала, что пойдет поищет блюдо, но Алкид Второй не пожелал ее отпустить: теперь уж нельзя его одного оставлять, теперь он в расстройстве!
– Да отчего же? Если все равно не верится вам, что они затеют войну?
– А само слово? Напоминание само? Ты что - мою нервную систему не знаешь? На нее такие вещи убийственно же действуют…
Ясно было: накатывал очередной приступ капризности. Семь или восемь таких приступов случались на дню. Одни были пятиминутными, другие растягивались на два-три часа и не давали покоя.
– Постановили же, - чуть не плакал больной, - ни плохих новостей, ни трудных вопросов! От них кости срастаются медленно или даже криво! Я болен, я в гипсе, я вне игры, я эгоист на пенсии! Я давно прошу, не могу допроситься: щадите своего короля, не докладывайте плохое! Мало ли что может случиться - я вовсе не мечтаю об этом узнать, если оно не радует!
И король привел пример: в городе холера, а дворец штурмует банда головорезов… к тому же, начальник стражи ночью повесился! Если прямо так и доложить, - впору с ума спятить… А как доложит опытный и чуткий слуга престола?
В городе все спокойно, Ваше Величество, заседает конгресс врачей, а прибывший к нам театр дает оперетку из разбойничьей жизни… Ночью начальник стражи на ней уже… что?
– пове… се…или -си? Нет, -се! Повеселился!
– Вот оно как делается, чтобы не огорчать! Станешь королевой - требуй такого бережного обращения…
Вдруг свекор сменил тему:
– Никак ты, девочка, не поймешь, кто ты теперь есть… грозная же власть в твоих кулачках!…
– Помилуйте, - она засмеялась даже.
– Что мне делать с ней? Особенно с грозной?
Король сказал: любая другая, окажись она в ее положении, давно бы ответила по достоинству "этой фармазонской кошечке". И спросил: не хочет ли невестка направить посылочку Юлиане, этой Балтасаровой дочке, которая на ее место метит? А в той посылочке, допустим, - мышь? Стал прикидывать: живую лучше? Или дохлую?