Медовый месяц
Шрифт:
— Вы собирались домой? Вам действительно лучше уйти. И вы устали, — холодно и сурово констатировал Шура. — Катя еще поедет со всеми на Красную площадь. Вы не волнуйтесь! Мы доставим ее вам утром в целости и сохранности. Катерина! — Он строго сверкнул на Катю глазами. — Пойди потанцуй! Там, видишь, Сашка без тебя мается! — В это время очень удачно снова включили замолчавшую на время музыку. — А я вас немного провожу. Нам надо кое о чем поговорить. Потом вернусь в школу. — И Шура повернулся к старшим Полонским.
Они озадаченно переглянулись. Но Умберг умел уже одним лишь своим беспредельно положительным видом внушать такое
— Пойдем, Митя! В сопровождении этого юноши…
Она обратила на Шуру внимание значительно раньше, отметив, что Умберг получил золотую медаль, и искренне посетовала, что Катюша выбрала себе не этого серьезного и вдумчивого молодого человека, а совсем другого… Хотя тоже медалиста.
Мгновенно вынырнувший из толпы одноклассников Саня Наумов ловко схватил Катю за локоть и уволок в центр зала, где уже вовсю отплясывали другие пары.
Неля Максимовна печально посмотрела вслед дочери и смирно поплелась к выходу под почетным эскортом мужа и Шуры. Тот заговорил сразу, едва они вышли из школы. Откладывать и тянуть становилось просто опасным.
— Если вы когда-нибудь слышали о нас… Катя ничего не рассказывала? — Шура строго взглянул на Полонских.
Неля Максимовна грустно покачала головой. Нет, Катя почти никогда ничем не делилась. Она жила сама в себе, своей собственной непонятной сложной жизнью, до того момента, пока не появился в этой самой жизни пресловутый развязный и нахальный Саша Гребениченко…
Бухгалтерша содрогнулась. Муж крепко держал ее под руку. И правильно делал. Ноги у Нели Максимовны заплетались, слушались ее плохо, и весь облик всерьез намекал на то, что вызвать «скорую» не помешает…
Шура пожалел эту еще нестарую и вполне эффектную тетку, у которой такая бестолковая и непутевая дочь… Но дочерей не выбирают. Хотя вообще-то их воспитывают. Иногда. Если удается.
— Так вот, — кашлянув для солидности, продолжил Шура, — мы давние приятели. Три друга, три Александра — Гребениченко, Наумов и я, Умберг. Чтобы нас различать и не путаться, нас всегда звали и зовут Саша, Саня и Шура. А еще Арамис, Портос и Атос. Мы в курсе всех тайн друг друга. — Шура вновь внимательно глянул на Нелю Максимовну. Слушает ли она его? Кажется, да. — Вам лучше ничего не говорить Кате.
— О чем не говорить? — удивился Дмитрий Семенович. — Неля, что все-таки произошло? Я опять ничего не понимаю, уже в который раз за сегодняшний вечер…
Завтра у жены с утра обязательно начнет болеть голова, и это на весь день. Значит, воскресенье будет отравлено, в понедельник все уйдут на работу злые, замученные, зато Катенька безмятежно отоспится после бала…
Дмитрий Семенович начал раздражаться. Шура тотчас уловил и моментально погасил возможную вспышку. Правда, он не был готов к тому, что Катин отец ничего не знает о Саше. Ловкая девка, ничего не скажешь… Всех обвела вокруг пальца… И что Сашка в ней нашел?.. Жена должна быть тихой и незамутненной и ничем не напоминающей горячий гейзер или готовый вот-вот, в любой момент, рвануться вверх вулкан. А Катя очень даже напоминает.
— Дело в том, — спокойно и четко объяснил Шура, — что в магазине, где работает ваша жена (как же ее зовут, в самом деле, — надо было спросить), есть продавщица Люся, к которой одно время ходил Саша. А теперь туда наведывается Саня. Ну и что?
Вопрос прозвучал достаточно нагло и бесцеремонно.
Неля Максимовна собиралась что-то сказать, но Полонский поймал на себе требовательный, жесткий взгляд Шуры. И директор универмага снова вспомнил юную Тасю, ставшую в его жизни первой… Ее теплые нежные ладошки, ее длинную трогательную худую шейку, ее две большие родинки, на редкость симметрично устроившиеся чуть пониже коленок… А как Тася умела целоваться…
Полонский сбился с шага. Потеряв ритм, жена тотчас едва не упала. «Корова, — печально подумал Дмитрий Семенович. — С кем я прожил всю жизнь?..»
— Действительно, ну и что? — повторил он с некоторым вызовом Шурин короткий вопрос, отчаянно взывавший к мужской солидарности.
Жена посмотрела на него изумленно и укоризненно:
— Митя…
Но муж не дал ей договорить:
— Я думаю, Неля, этот очень толковый и четкий юноша прав. Катерине совершенно не обязательно ни о чем знать. Все когда-то с кем-то начинают. Это постулат. Но почему эта первая должна непременно становиться единственной и неповторимой?! Ты же не вчера родилась!
Неля Максимовна подумала, что у нее завтра будет болеть голова, она не успеет все перестирать и перегладить, муж будет рычать и раздражаться, а обед на первые дни недели еще не готов… И что подлая Люська ворует чересчур откровенно… Надо приструнить…
— Катя — очень ранимое существо! — выдвинул самый серьезный, решающий, а потому прибереженный напоследок аргумент Шура. — Она не выдержит всей правды… А вдруг заболеет? Зачем ей эти откровения? Ей нужно спокойно поступить в институт и учиться. Дальше они с Сашей сами разберутся. Без нашего и вашего вмешательства.
Он рассчитал точно и метко попал в цель. Неля Максимовна, всю жизнь лелеявшая мысль о беспредельной душевной уязвимости дочки, засуетилась и на глазах окрепла. Видимо, пришла к определенному выводу. Шура про себя усмехнулся. Кажется, дело сделано… За будущее Сашки и Катерины можно больше не волноваться.
— Это верно, — произнесла Неля Максимовна и перепугалась задним числом. — Катюше такого ни за что не пережить… Как я сама сразу не сообразила… Вы умница, молодой человек! Спасибо вам! Без вас мы бы просто пропали! Даже страшно представить, что бы произошло, если бы вы не вмешались!
«На вас мне наплевать, вы мне безразличны, как клочки прошлогодних листьев и обрывки старых школьных тетрадок на земле, — невозмутимо и жестко подумал Шура, — а вот пропасть Сашке я не дам! Пока смогу, буду за него бороться… Хотя он, конечно, настоящий шантрапа, но я его люблю… Такого, какой он есть…»
Шура вежливо попрощался, оставив Полонских вдвоем. Предоставив им добираться до дома без его общества, он вернулся в школу. В зале неистово веселящиеся выпускники — черно-белые клавиши новой, раскрепощенной жизни — отчаянно откалывали какой-то дикий танец. Такую взрывоопасную смесь в виде нестареющего бурного рок-н-ролла, позабытой простенькой летки-енки и строгого фокстрота можно увидеть только на выпускных балах, двигающихся к раннему рассвету. Столь несуразный, бредовый коктейль на паркете способны выдать лишь выпускники, одуревшие от долгожданной свободы и отпущенные, наконец, на волю вольную от строгих контролирующих глаз учителей, школьного режима и расписания. Это звучали бешеные ритмы сердец, навсегда уходящих в неизведанное прекрасное бытие…